Талисман
Шрифт:
Во-первых, от него пахло фермой, а не городом. Бадди Паркинс со своими братьями обрабатывали три сотни акров земли недалеко от Аманды, милях в тридцати южнее Колумбуса, и Бадди знал, что в этом он не может ошибиться. От мальчика пахло, как в Кембридже, а Кембридж — деревня. Бадди родился и вырос с запахом фермы и конюшен, пшеницы и навоза, а грязные одежды мальчика распространяли все эти знакомые ароматы.
Миссис Фаррен, должно быть, ужасно больна, думал Бадди, если послала своего сына в дорогу в драных джинсах, настолько покрытых грязью, что они казались бронзовыми. А обувь! Кроссовки Льюиса
— Так значит, Льюис, они украли машину твоего отца?
— Ну да, как я и сказал. Мерзкие воришки — пришли среди ночи и увели ее прямо из гаража. Кто бы мог подумать, что они способны на это! Теперь нам придется много работать, чтобы скопить на новую. Вы меня понимаете?
Честное загорелое лицо мальчика было повернуто к нему, как будто он задал самый серьезный вопрос на свете, и Бадди не мог не согласиться — он соглашался с любым словом мальчика, столь благоухающего запахами фермы.
— Конечно, у каждой медали есть две стороны, — сказал невесело Бадди Паркинс.
Мальчик отвернулся и снова начал смотреть на дорогу. И снова Бадди почувствовал его тревогу, облако волнения, казалось, окутывало мальчика, и он почти пожалел о том, что не оказал ему вовремя моральной поддержки, в которой тот, похоже, так нуждался.
— Я так понял, что твоя тетя преподает в начальной школе там, на озере Бакаи, — сказал Бадди, надеясь хотя бы слегка облегчить страдания Льюиса Фаррена. Не прошлые — будущие.
— Да, сэр, вы правы. Она учительница в начальной школе. Элен Воган. — Выражение его голоса не изменилось.
Но Бадди снова услышал незнакомые нотки — он не считал себя никаким Генри Хиггинсом, профессором музыки, но был абсолютно уверен, что мальчик говорит не так, как любой человек, выросший в Огайо. Речь ребенка была сплошь неправильной, слишком зажатой и полной неверных нюансов и ударений. Нет, в Огайо так не говорят. Это совсем не тамошняя речь. Это акцент.
Но возможно, что какой-нибудь мальчик специально выучился говорить таким образом? Какая бы сумасшедшая причина этому ни была? Бадди предположил, что возможно.
Но, с другой стороны, газета, которую Льюис Фаррен ни разу не вытащил из-под своего левого локтя, похоже, подтверждала самые худшие подозрения Бадди Паркинса: его благоухающий юный пассажир все время юлит, и каждое его слово — ложь. Газета, как Бадди смог прочитать в зеркале заднего вида, называлась «Вестник Анголы». Не той Анголы, что в Африке, куда отправлялось множество английских и американских наемников, а Анголы, что в штате Нью-Йорк, — далеко отсюда, на озере Эри.
— Я хочу спросить у тебя кое-что, Льюис, — сказал он, прокашлявшись.
— Да, — сказал мальчик.
— Откуда у мальчика из Огайо газета из Анголы? Из Нью-Йорка? Ведь это так далеко отсюда, у черта на рогах? Ты не думай, мне просто любопытно.
Мальчик взглянул на газету, распластанную под рукой, и посильнее прижал к себе, словно боялся, что ее могут отнять.
— Я ее нашел.
— Да ну?
— Да, сэр, я нашел ее на скамейке у автобусной остановки у себя дома.
— Ты был на автобусной остановке?
— Как раз перед тем, как решил сэкономить деньги и ехать автостопом.
— Возможно, — сказал Бадди, и следующие несколько миль прошли в неприятном молчании. Потом, не выдержав, тихо спросил: — Сынок, скажи, ты убежал из дому?
Льюис Фаррен ответил на это улыбкой — не ухмыльнулся, не осклабился, а по-настоящему улыбнулся. Представление о побеге из дома было смешным. Оно развеселило его. Мальчик посмотрел в сторону Бадди, и долю секунды спустя тот обернулся к нему. Их глаза встретились.
Секунду, две секунды, три… неизвестно, сколько продолжался этот миг, когда Бадди Паркинс увидел, что немытый мальчик, сидящий рядом с ним, красив. Он считал для себя непозволительным использовать это слово в описании любого человека мужского пола старше девяти месяцев, но Льюис Фаррен, несмотря на въевшуюся в кожу дорожную пыль, был красив. Чувство юмора моментально победило волнение, и то, что увидел в нем Бадди — пятидесятидвухлетний отец троих сыновей-подростков, — была прямая, открытая доброта, которая только умножилась многочисленными необычными переживаниями. Этот Льюис Фаррен в свои (по его собственному определению) двенадцать лет в каком-то отношении зашел дальше и видел больше, чем он, Бадди Паркинс, и то, как он видит и понимает, делает его красивым.
— Нет, мистер Паркинс, я не убежал, — сказал мальчик.
Затем он моргнул, взгляд вновь ушел вглубь, глаза потеряли ясность и перестали светиться, и мальчик откинулся на спинку сиденья. Он приподнял колено, уперся им в щиток и подложил под себя газету.
— Нет, я так не думал, — сказал Бадди Паркинс, возвращая свое внимание на дорогу. Он успокоился, хотя и не мог понять почему. — Я верю, что ты не врешь. В некоторой степени.
Мальчик не ответил.
— Ты работал на ферме?
Льюис удивленно посмотрел на него.
— Да. Последние три дня. Два доллара в час.
И твоя мама не нашла времени, чтобы постирать тебе одежду, прежде чем отправлять тебя к сестре? — подумал Бадди. Но сказал он совсем другое:
— Льюис, я предлагаю тебе поехать ко мне домой. Я не говорю, что ты сбежал или что-то такое, но если ты из Огайо, то я готов съесть эту старую машину со всеми потрохами. У меня самого трое сыновей, младший, Билли, только года на три старше тебя, но мы в состоянии прокормить еще одного мальчика. Ты можешь пожить у меня сколько захочешь, в зависимости от того, сколько ты сможешь отвечать на мои вопросы, — потому что я начну задавать их сразу, как мы преломим хлеб.
Он пригладил рукой свою седеющую прическу и взглянул на Льюиса Фаррена, который теперь был похож просто на маленького мальчика.
— Я приглашаю тебя, сынок.
Улыбаясь, мальчик ответил:
— Это очень любезно с вашей стороны, мистер Паркинс, но я не могу. Мне нужно повидать мою… тетю на…
— На озере Бакаи, — закончил Бадди.
Мальчик сглотнул и снова уставился на дорогу.
— Я помогу тебе, если ты нуждаешься в помощи, — повторил Бадди.
Льюис пожал широкими загорелыми плечами.