Talk to me (Поговори со мной)
Шрифт:
– Неправда!
– А что правда?
Опешив, Егор молчит. Он уже запутался в нашем вранье. Разворачивается, и я понимаю, что упустила шанс.
– Хочешь узнать настоящую правду? – хватаясь за клеть, кричу ему вдогонку просто от отчаяния. – Тогда послушай, что Стоян будет говорить, когда тебя нет рядом! Или Ваня…
Егор останавливается посреди коридора. Оборачивается, растерянно и умоляюще смотрит на меня, будто думает, что я смогу разрубить узел непонимания. Больше всего на свете я хочу, чтобы он узнал наконец правду... По моему телу вдруг прокатывается волна тепла. Это странное
– Она светится, – тихо бормочет Гарри, заставив меня обернуться.
Кулон-волчица поигрывает мягким голубоватым светом, который быстро затухает.
====== Глава 26. Силу дала боль ======
«Было страшно идти по скользким ступеням
Там, где не властна любовь.
Не было смелости выйти из тела,
Не было слабости сдаться на милость.
Но время пришло, и небо взлетело:
Силу дала боль».
(Ольга Арефьева и Ковчег – Боль)
Выслушав за день всю палитру мнений Драко о себе, Эва сидела на кровати, пригорюнившись. Да, разговаривать с людьми елейным голоском, умасливая их, она определенно не умела. Даже с Егором не вышло – это и Гарри, и Драко было понятно без перевода.
Теперь Малфой со злобой разбирал пояс с зельями, надеясь соорудить новый план.
– Веритесарум! – запальчиво воскликнул он, держа в руках склянку с прозрачной жидкостью. – Ну почему ты его перед мальчишкой не выпила, чтобы он поверил!
– Да потому что это самая обычная вода!
Драко замялся, но лишь на секунду:
– Но он-то об этом не знал!
– Наврать ему, чтобы он поверил, что я не вру? Иронии не замечаешь?
– Знаешь, поделом тебе. Благородство, граничащее с идиотизмом, должно вымирать, – зло бросил Драко, ставя точку в разговоре.
– Малфой! – не очень убедительно прикрикнул на него Гарри, потому что с общей идеей был согласен: есть время, когда обман не только уместен, но и жизненно необходим, хотя такими резкими словами, конечно, бы не разродился.
Драко не обратил внимания, продолжая присматриваться-принюхиваться к уцелевшим склянкам.
– А это что такое? – он помахал перед Эвой кислотно-оранжевым составом, который ни на вид, ни на нюх оказался незнаком, этикетка, естественным образом, к склянке не прилагалась.
– Закрепитель ипостаси, – глянув на пузырек, ответила девушка. Она носила его исключительно до кучи – никогда не знаешь, что может пригодиться.
– Превращаться что ли не дает? – нахмурил брови Гарри.
– Скорее, помогает, – поморщилась Эва. – В простые дни оборотни контролируют превращения, ну худо-бедно, а в полнолуние у нас просто выбора нет. А зелье позволяет не превращаться.
– Что ж его все оборотни не используют? – удивился Гарри. – Ну, в смысле те, кто хотели бы.
– Наставник только недавно состав закончил, к тому же побочных эффектов пока много. Тошнит жутко и слабость в теле, будто пьяный, только к подвигам не располагает.
Драко совсем скис и, убрав склянку обратно, перекинул пояс девушке – раз уж на нее надели, значит, и держать у нее безопаснее. Другие склянки у Малфоя никаких чувств не вызывали: девушка носила в поясе все подряд, чего не делал
Злобно заскрежетал замок, в комнату вошел Ваня, прошествовал к тумбочке, поднял с нее кулон-волчицу, демонстративно навесил на Эву и велел ей по-русски:
– Идем.
Девушка чуть замешкалась: ужином ее уже попотчевали (Драко и Гарри свои украденные пайки тоже смолотить успели), так чего же Стоян хотел от нее теперь? Сердце похолодело. Никто, вообще-то, не задумывался, что ритуал проводится в какое-то определенное время суток и, хуже того, в наступившую уже ночь.
Но Эва мужественно поднялась с кровати и только у порога не выдержала, бросив умоляющий взгляд на Драко. В нем что-то дернулось и неприятно кольнуло в сердце. Он не верил. До последнего считал, что здесь какой-то подвох. Разум до сих пор не отбросил эту идею – ее уводят просто для вида, и взгляд этот тоже… Но на душе острыми коготками заскребли кошки.
На этот раз мы молча спускаемся вниз, в темноту, которой, впрочем, для нас обоих не существует. Мне не хватает смелости спросить: это конец? Сердце бьется в горле, трудно дышать, и голова от этого кружится, так что внизу лестницы без переломов я оказываюсь разве что чудом.
Может, только от этого я и решаюсь на безумие, подсказанное мне Драко. Ритуал полностью, наверное, не сорву (Настя говорила, что если осталась только последняя стадия, то дело почти гиблое), но подгажу Стояну знатно.
– Ванечка, – томным голосом зову я и касаюсь рукой его плеча.
Он оборачивается с раздражением и одновременно мукой на лице. Сделав уверенный шаг (пока вся смелость не испарилась) и поднявшись на цыпочки, я настойчиво приникаю к его губам. Ноль реакции. Мне страшно открыть глаза, чтобы понять: это он от степени офигевания или от безразличия? Ответ приходит полминуты спустя, когда Ваня сам жадно прижимает меня к холодной каменной кладке. Вот это страсть: гневная, животная, в которой, если уж не сожрать, так укусить точно хочется.
Внизу живота свинцом затягивается приятное и одновременно отвратительное отяжеление. И куда подевалась вся стеснительная осторожность Вани, с которой он обнимал меня три года назад? Когда он сгребает руками ягодицы и начинает целовать шею, я понимаю, что пора. Сдерживая дрожь в руках и убедившись, что умереть от отвращения к себе невозможно, тянусь к нему под мантию к брюкам. Как только мои пальцы смело касаются его паха, Ваня отпрядывает от меня.
– Что ты делаешь? – озадаченно и почти разочарованно спрашивает он.
– Я… – делаю к нему шаг, призывно провожу пальчиком по мантии, – я… Поцелуй меня…
Ваня отшатывается от меня, будто от прокаженной. Нервно усмехается, не веря. Вопрос только: мне или в то, что это происходит?
– Он предупреждал меня… – Ваня опирается на противоположную стену. – Предупреждал, что ты попытаешься, – он открыто смотрит на меня, не смея спросить: «Что, Стоян прав?».
Сука, все предусмотрел.
Откинувшись назад, я с презрением сообщаю:
– Я жить хочу. И жертва не такая уж большая. Перетерпела бы разок с нелюбимым. Да и месть – штука сладкая.