Таллиннский переход
Шрифт:
К нему, к Сталину, уже приезжал личный посланник американского президента. Оказывается, президент США тоже не любит Гитлера и называет его не иначе как гангстером, то есть громилой с большой дороги. Президент просил передать Сталину, что Соединенные Штаты всей душою на стороне его, Сталина. Президент, устами своего посланника Гопкинса, намекал, что в течение ближайших месяцев он покончит с изоляционистами в своем кабинете и конгрессе и превратит Соединенные Штаты из сочувствующей страны в военного союзника СССР. Он просит Сталина только продержаться это время. Президент уже распространил ленд-лиз на Россию, но большего он пока сделать не может.
Иметь в такой войне Соединенные Штаты в качестве союзника — это была перспектива, в которую
Но продержаться! Как продержаться, если одна военная катастрофа сменяет другую, если в гигантских котлах уже почти полностью уничтожена шестимиллионная армия мирного времени, если немцы уже объявили о взятии трёх миллионов пленных, если жители западных провинций встречают гитлеровскую армию хлебом-солью и цветами, если целые воинские части переходят с оружием на сторону противника? Одна надежда на необъятные просторы страны, на огромные человеческие ресурсы. Они остановят вал немецкого наступления. Завязнут немцы, неизбежно завязнут: под Москвой, за Москвой, на Урале - всё-таки их слишком мало!
Жёлтые тигриные глаза диктатора впились в адмирала Кузнецова. Вот уж кого давно надо было расстрелять за все безобразия, происходящие на флотах! Что происходит на Балтийском и Черном морях? Что это — измена, вредительство, контрреволюция, преступное разгильдяйство или все вместе? Вот цена всех заверений флота, который во время заговора маршала Тухачевского публично клялся в личной преданности ему, Сталину — вождю всех народов, и он, поверив их лживым клятвам, приказал сократить масштаб «оздоровительных» мероприятий по сравнению с армией. Нет, никому верить нельзя — ни флоту, ни Гитлеру — никому!
Жестом приказав адмиралу сесть на один из многочисленных стульев, стоявших вдоль стола для заседаний, Сталин прошелся по кабинету, бесшумно ступая мягкими кавказскими сапогами по толстому ковру. Раскурил потухшую трубку, взял себя в руки, чтобы не дать волю накопившимся эмоциям. Сталин никогда ни на кого не повышал голоса. Говорил медленно и тихо. Волнение и возбуждение угадывались только в усиливавшемся грузинском акценте. И чем тише говорил Сталин, тем меньше шансов было у его собеседника дожить до утра. Пройдясь несколько раз взад-вперёд по кабинету, Сталин повернулся к сидевшему на кончике стула адмиралу Кузнецову и сухо спросил, когда флот намерен приступить к осуществлению наступательных операций на Балтике и Чёрном море? Адмирал Кузнецов стал что-то сбивчиво говорить о трудностях переразвёртывания сил флотов в конкретных условиях базирования, вспомнив, как при первой же попытке осуществить наступательную операцию на Черном море был потерян лидер «Москва» и чуть не потерян еще один лидер — «Харьков».
Особенно ненормальные условия базирования сложились на Балтике, продолжал нарком ВМФ, где почти весь флот сгрудился на тесных рейдах Таллинна, не обеспеченный прикрытием с воздуха, что увеличивает риск потери особо ценных боевых кораблей, включая крейсер «Киров». Сталин вынул трубку изо рта: «Почему «Киров» в Таллинне? Разве не было приказа укрыть все крупные корабли в Кронштадте? Когда на флоте научатся выполнять приказы? Это просто безобразие!»
Адмирал осмелился напомнить, что «Киров» остался в Таллинне вопреки его, Кузнецова, мнению, по распоряжению товарища Жданова и главкома Северо-западным направлением, маршала, товарища Ворошилова. Он же, Кузнецов, как раз считает, что настало время эвакуации флота из Таллинна, пока не поздно.
Тигриные глаза Сталина сверкнули: почему пока не поздно? Командование Северо-западным направлением считает, что Таллинн вполне еще можно оборонять, и он, Сталин, согласен с мнением товарищей: можно оборонять и нужно оборонять до последней возможности. А что касается кораблей, то пусть уходят в Кронштадт — их час в этой войне еще не настал.
Адмирал позволил себе приподняться со стула: как могут уйти корабли, если они отдали почти весь личный состав на сухопутную оборону. Весь гарнизон Таллинна почти полностью состоит из экипажей боевых кораблей, и адмирал Трибуц считает... Сталин переломил в руках папиросу «Герцеговина-Флор»: этот Трибуц — известный паникёр. Его нужно было расстрелять сразу после Либавы и даже еще раньше — во время Финской войны. Адмирал Кузнецов может передать Трибуцу, что тот отвечает головой за «Киров».
Приняв это заявление вождя к сведению, адмирал Кузнецов снова присел на кончик стула и напомнил Сталину, насколько катастрофически ухудшается положение под Ленинградом. Лучше перебросить под Ленинград гарнизон Таллинна, чем оставить его в Таллинне на верную гибель и, что самое главное, на совершенно бессмысленную гибель. Оборона Таллинна нисколько не замедлила темпа немецкого наступления на Ленинград. Эта оборона напротив, еще и ослабила Ленинград, поскольку большая часть флота застряла в Таллинне и снабжается за счет Ленинграда.
Было видно, что адмирал Кузнецов, дай ему волю, еще скажет, что если немцы возьмут Ленинград, то флоту вообще некуда будет деваться, разве что интернироваться в Швеции. Сталин выпустил струю табачного голубого дыма. Он не любил, когда кто-либо, уже зная его мнение, тем не менее продолжает настаивать на своем. А мнение Сталин не любил менять быстро, а если и менял, то обставлял этот процесс многочисленными, почти мистическими ритуалами типа «мы тут посоветовались и решили». Выслушав все, что хотел сказать нарком ВМФ, Сталин снова подчеркнул, что решение об эвакуации Таллинна должно принять командование Северо-западным направлением, а не Кузнецов в сговоре с Трибуцом. За Таллинн отвечает командование Северо-западным направлением, а за флот отвечают Кузнецов с Трибуцом. Таллинн далеко не блокирован. Корабли спокойно ходят в Ленинград и обратно. Таллинн надлежит оборонять до последней возможности, а эти возможности еще далеко не исчерпаны. И уже глядя в спину уходящему адмиралу, Сталин проговорил с очень сильным грузинским акцентом: «За «Кыров» галавой отвэчаете. Оба».
24 августа 1941, 13:40
С рассвета бригада морской пехоты полковника Костикова пыталась сдержать наступление противника на Палдиски. Моряки несли страшные потери. Помощь раненым фактически уже не оказывалась, и они лежали, кто на плащ-палатках, а кто просто на земле в подтеках и лужах засохшей крови, забинтованные любым попавшим под руку материалом: обрывками форменок, тельняшек, кальсон. Бинтов не было, выбыл из строя почти весь медперсонал бригады. Кончались боеприпасы, а натиск противника, рвущегося вперед при поддержке танков и ударов с воздуха, с каждым часом становился все яростнее. Артиллерия бригады вся была уничтожена в предыдущих боях, а артиллерийская поддержка, которую пытались оказать канонерские лодки «Москва» и «Аргунь», оказалась малоэффективной, главным образом, из-за постоянно плохой связи с береговыми постами.
К полудню связи вообще не стало, а затем произошло то, чего полковник Костиков со страхом ждал каждую минуту: слабые, висящие в воздухе фланги бригады были смяты, опрокинуты, и бригада оказалась в окружении. Никаких средств для ведения боя в окружении уже не было. Последняя радиостанция была разбита, и о случившемся уже невозможно было доложить в штаб обороны города.
Собрав вокруг себя уцелевших людей, число которых постоянно таяло под ураганным огнем противника, полковник Костиков принял самостоятельное решение: пробиваться с остатками бригады к городу. Это было тяжелое решение — приходилось бросать раненых и много боевого снаряжения, поскольку никакого транспорта в бригаде уже давно не было.