Таллиннский переход
Шрифт:
По мере продвижения «Гидрографа» вперёд Лисица всё с большей и большей тревогой всматривался вдаль, где далеко и низко над горизонтом чёрными точками роились самолеты. Опыт подсказывал, что столь непринужденно в воздухе могут себя вести только самолеты противника. Неожиданно над горизонтом вместе с клубами дыма поднялись мачты и трубы нескольких судов. Сердце у Лисицы дрогнуло: ему удалось нагнать конвой. Еще не задавая себе вопрос, как это могло произойти, командир «Гидрографа», мигом забыв о минной опасности, увеличил ход до полного и быстро пошел на сближение с кораблями и судами родного конвоя...
24
Старший лейтенант Радченко — командир плавбазы «Аэгна» — схватившись за поручни мостика, на мгновение закрыл глаза. Взрывная волна, рванувшая судно, хлыстом ударила по ушам и глазам офицера. Огромный столб воды поднялся между идущими впереди тральщиками, и грохот мощного взрыва мины прокатился по заливу. Конвой находился на траверзе мыса Юминда-Нина, уже захваченного противником. Придя в себя, Радченко услышал тревожные крики впередсмотрящих, докладывавших о появлении плавающих мин с разных курсовых углов. «Аэгна» все также шла в кильватере танкера №11, имея за кормой санитарный транспорт «Андрей Жданов». Радченко приказал сократить дистанцию до танкера и стал держать нос «Аэгны» в струе его винтов, чтобы уменьшить вероятность столкновения с плавающими минами. На траверзе «Жданова» виднелись мачты «Энгельса», прикрывавшего транспорт от возможных атак подводных лодок противника. Два катера МО, шедшие впереди конвоя, периодически сбрасывали глубинные бомбы, ведя профилактическое бомбометание — сигнальщикам постоянно мерещились перископы.
Столб воды, неожиданно поднявшийся между танкером и «Аэгной», заставил Радченко почти автоматически перевести машинный телеграф на «стоп». Предупредив тревожным свистком идущий сзади «Жданов», Радченко малым ходом стал отходить от танкера. Еще один столб воды встал в сорока метрах от левого борта танкера, затем другой — метрах в тридцати от правого. Грохот разрывов, свист осколков, зазвеневших о нос «Аэгны» - всё это подсказывало Радченко, что идет артобстрел. Но откуда? Кораблей противника в видимости не было. Огонь велся с берега. Видимо, немцы развернули уже на мысе Юминда береговую батарею — судя по столбам воды, не менее, чем шестидюймовую. К счастью, батарея стреляла очень неточно и вскоре прекратила огонь, видимо, экономя боеприпас для более «жирных» целей.
Конвой продолжал движение. Продолжая держать «Аэгну» в кильватере танкера №11, Радченко услышал почти одновременный крик своих сигнальщиков и впередсмотрящих: «Воздух!» Справа, на курсовом 170, на высоте 3-3,5 тысячи метров, параллельно курсу конвоя шли несколько пикирующих бомбардировщиков противника. Радченко видел, как ведущий самолет стал падать на крыло, заходя в атаку то ли на «Аэгну», то ли на танкер №11...
24 августа 1941, 17:00
Матрос Князев — комендор второго орудия на эсминце «Энгельс» — услышав сигнал «Дробь», стал разворачивать свое орудие по диаметральной плоскости корабля. Он уже устал ворочать тяжелую стопятку то на левый, то на правый борт в ответ на тревожные крики сигнальщиков: «Перископ справа по носу 40» или «Слева по корме 30. Ясно вижу перископ!» Подводные лодки мерещились постоянно. Сказывались годы предвоенного обучения, когда матросам и офицерам постоянно вдалбливали, что главную опасность для надводных кораблей Красного флота представляют подводные лодки.
Стоя на амортизационной подушке, Князев вращал штурвал горизонтальной наводки орудия, почему-то вспомнив, как еще до войны в Кронштадте в один из выходных дней, когда он был в увольнении и «тралил» девочек на танцплощадке в парке, туда неожиданно заявился командир эсминца, капитан 3-го ранга Васильев, со старшиною Стукаловым, исполняющим обязанности комиссара. Увидев, как неуклюже танцует Князев, командир подозвал его и сказал: «Хорошо бы вам подучиться танцевать, а то что это за моряк!» Да, только учиться танцевать и не хватало. Тут у орудия так натанцуешься, что и дорогу в Петровский парк забудешь. Рядом с Князевым толпились расчеты двух кормовых орудий: командир 2-го орудия Корнеев, комендоры Кузенин и Хурманенко и подносчик снарядов Наумкин — молчун, мечтавший поскорее вернуться в свою деревню где-то в Мордовии и все свободное время изучавший устройство трактора...
С правого борта эсминца возвышалась громада теплохода «Андрей Жданов». Палубы его были забиты эвакуируемыми легкоранеными. Они толпились на палубах, белея повязками.
Князев не мог толком сказать, что он услышал раньше: взрыв мины в тралах впереди идущих тральщиков, крик сигнальщика: «Слева по носу плавающие мины!» или команду: «Воздух!» Но он ясно видел, как с правого борта, из-под берега, вызывающе ревя моторами, выставив неубирающиеся шасси, как когтистые лапы огромных хищных птиц, на корабли каравана стремительно заходили пикирующие бомбардировщики с видимыми невооруженным глазом огромными знаками свастики на хвостовых стабилизаторах.
Князев видел, как два пикировщика ринулись на танкер №11. Через мгновение раздался взрыв огромной силы, и над кормой танкера взметнулось пламя. Судно стало стремительно крениться на левый борт и садиться на корму. Последнее, что успел заметить Князев, было то, что «Энгельс» стал описывать циркуляцию вправо, то ли обходя плавающие мины, то ли пытаясь зайти между берегом и конвоем, чтобы по возможности прикрыть суда от атак авиации. Князев не слышал взрыва мины, рванувшего под кормой эсминца. Он только успел почувствовать, как какая-то страшная сила оторвала его от орудия, подняла в воздух и грохнула об палубу, потащив по ней в потоке хлынувшей откуда-то воды. Князев потерял сознание...
24 августа 1941, 17:04
Капитан 3-го ранга Васильев, схватившись за поручни мостика, с трудом удержался на ногах. Стоявший на крыле мостика старшина Стукалов тоже успел за что-то ухватиться, а сигнальщика, стоявшего рядом с ним, выбросило за борт. Корабль подбросило из воды и резко опустило вниз. Огромный водяной столб обрушился на корму, разметав и смыв за борт расчеты кормовых орудий и торпедного аппарата. Корабль потерял ход, вышло из строя управление рулём, и эсминец стало сносить ветром на плавающие мины, которые остались у него на левом траверзе на расстоянии 40-50 метров.
Васильев приказал срочно отдать левый якорь. Дрейф корабля замедлился, но он продолжал покачиваться на волне без хода, оседая кормой. Связались с румпельным отделением. Находившийся там турбинист, старшина 1-ой статьи Гаврилов, доложил, что помещение заливается водой, которая дошла ему до груди. Единственный люк, через который он мог бы спастись, деформирован взрывом и не отдраивается; остальные люки, двери и горловины задраены снаружи. Вода продолжает прибывать, рулевые машины повреждены и затоплены водой. Гаврилов что-то продолжал кричать захлебывающимся голосом. На мостике разобрали только «Прощайте!», и через мгновение наступила тишина. Слыша захлебывающиеся крики Гаврилова, старшина Стукалов понял, что не забудет этого до конца жизни. Голос погибающего моряка будет всегда звучать в его ушах...