Таллиннский переход
Шрифт:
В ярко освещённом коридоре, ведущем к кабинету Сталина, через каждые десять метров стояли часовые в форме офицеров НКВД, вооруженные револьверами в раскрытых кобурах. Поговаривали, что пули этих револьверов покрыты слоем цианистого калия. Любое, даже самое легкое, ранение вызывало мгновенную смерть. Ходил слух, что больше всех боялся этих молодцов сам Сталин, убежденный, что именно кто-нибудь из них когда-нибудь пристрелит его самого. Логика была простой: кроме этих головорезов никто не имел права даже приближаться к кабинету диктатора с оружием. Всех, независимо от звания и занимаемой должности, обыскивали на трёх контрольных
Сталин, что с ним случалось крайне редко, курил папиросу. Это свидетельствовало о том, что вождь находится в некоторой растерянности. Диктатор прохаживался вдоль стола для заседаний. Потухшая трубка лежала на его рабочем столе поверх какой-то папки зеленого сафьяна. За маленьким столиком секретаря сидел Берия, тоже, казалось, в некоторой растерянности, протирая стекла пенсне. Перед ним лежали бумаги со сталинскими резолюциями красным и синим карандашом. Шапошников остановился у дверей, ожидая. Большая доза успокоительного и сделанный утром укол позволяли ему держаться.
Диктатор зажег спичку, раскуривая потухшую папиросу, и, глядя на огонек, спросил: «А ви уверены, что это не английская правакация?» Как всегда он знал, с каким вопросом приходят к нему в кабинет.
«Провокация?
– переспросил Шапошников, сглотнув слюну.
– Непохоже, товарищ Сталин. Данные фронтовой разведки также говорят о том, что группа «Центр» поворачивает острие своего удара на юг».
«Вот и товарищ Берия считает, что это не провакация англичан», - Сталин бросил окурок в пепельницу и тут же достал новую папиросу.
«У нас есть данные, — сказал Берия, все еще протирая пенсне, - что Гудериан лично летал в Берлин, пытаясь переубедить Гитлера. Однако ему это не удалось. Прямо из приемной Гитлера он позвонил своему начальнику штаба в Смоленск и сказал: «Новое идет вниз».
Берия взглянул на стоявшего в дверях Шапошникова и его тонкие губы сложились в какое-то подобие улыбки, что весьма приободрило начальника Генерального штаба, хотя всесильный руководитель карательного аппарата улыбнулся потому, что вспомнил: только вчера от одного из адъютантов маршала поступил донос, в коем говорилось, что маршал, используя служебное положение, склоняет своих адъютантов к гомосексуализму, ссылаясь на то, что у него есть на это разрешение от самого товарища Сталина. Надо будет заняться этим адъютантом. Способный человек. Сталину Берия этого документа не показал: а то прикажет в гневе расстрелять и Шапошникова, и адъютанта, и вообще весь Генштаб. Время не то.
Много чего Берия Сталину не докладывал и не показывал. Связи и контакты, установленные еще в 1939 году между НКВД и ведомством Гиммлера, продолжали работать, давая весьма интересную информацию. Например, что Гитлер планирует после крушения Советского Союза назначить именно Сталина главой администрации оккупированных территорий. В подчинении командующего оккупационными силами, конечно...
«Так он и сказал по телефону, — Берия, наконец, водрузил пенсне на место и еще раз, улыбнувшись, взглянул на Шапошникова. — Так и сказал: «Новое идет вниз». Вниз — это на юг. Без всякого сомнения».
Сталин закурил новую папиросу, сделал затяжку, закашлялся, бросил папиросу в пепельницу, достал из пачки новую, сломал ее и начал набивать трубку.
«Что ви стоите в двэрях, - раздраженно сказал он Шапошникову .— Проходыте, садытесь. Вместе подумаем, что дэлать дальше».
25 августа 1941, 17:30
...Маршал Шапошников опустил указку и двумя руками показал Сталину на карте, как немцы планируют зажать Киевский укрепрайон в двойные клещи. Его получасовой доклад кажется убедил диктатора.
«Это харашо, - сказал Сталин, - что они сами себя загоняют в угловую лузу». Заядлый биллиардист, Сталин часто пользовался терминами игры на биллиарде. «Сами себя загоняют в лузу. Борис Михайлович, значит сейчас главное держать Киев и Ленинград. А здесь у нас, под Москвой, готовить контр-наступление? Правильно я вас понял?»
«Так точно, — ответил начальник Генерального штаба. — И в связи с этим, - указка маршала уткнулась в побережье Балтийского моря, — мне кажется целесообразным перебросить силы Балтийского флота из Таллинна в Ленинград, чтобы усилить артиллерийскую насыщенность обороны в глубину и по фронту, а также...»
Раскуривающий трубку Сталин поднял глаза на Шапошникова: «Разве флот еще в Таллинне?»
«Так точно, в Таллинне», - ответил Шапошников. Черт бы побрал этого Кузнецова. Еще Хозяин сделает тебя виноватым за то, что флот в Таллинне. Маршал быстро добавил: «Адмирал Кузнецов докладывал мне сегодня, что он не может убрать флот из Таллинна, поскольку без флота город не продержится, и в силу этого главком Северо-западного не дает разрешения на перевод флота в Ленинград».
«Пачиму нэ может - как всегда, раздражаясь, Сталин начал говорить с чудовищным акцентом .— Он нэ может? Кто может? Когда будет порядок?»
Диктатор сел за стол и взял трубку телефона — знаменитую кремлевскую «вертушку». Лицо его побледнело, вычернив оспины: «Таварищ Кузнецов? Пачиму флот еще в Таллинне? Кто прыказал? Вы нарком ВМФ или вы нэ нарком? Если вы нэ можете работать, мы найдем другого наркома!» - и бросил трубку.
Берия и Шапошников притихли, ожидая, что сделает далее разгневанный властелин. Сталин, видимо, беря себя в руки, тщательно раскурил потухшую трубку. Встал из-за стола. Молча прошелся по кабинету. Затем остановился напротив Шапошникова: «Мы тут пасовещались и решили, что Ворошилова надо снять с должности. Он с обязанностями не справился. И заменить его». Сталин снова прошелся по кабинету, посасывая потухшую трубку: «И заменить его...» Сталин сделал новую паузу: «Товарищем Мерецковым. Где он у нас сейчас?»
Шапошников, помертвев, молчал. Берия понял, что Сталин начал игру.
Можно подумать, что он не знает г д е сейчас генерал армии Мерецков! Но раз Хозяин начал игру, ему надо подыграть:
«У меня он, Иосиф Виссарионович». Сталин задумчиво стал прочищать трубку, выбивая остатки пепла и, не обращаясь ни к кому, сказал: «Я знаю Мерецкова. Он честный человек...» Затем поднял глаза на побледневшего Шапошникова: «Хорошо. Мы тут посоветуемся с товарищами. Борис Михайлович, сегодня вечером повторыте свой доклад перед членами ГКО. Время вам сообщит Поскрёбышев. Всё. Все свободны. Спасыбо».