Там, где свобода…

Харви Кеннет Дж.

— Ты и так трюкач. — Он слабо улыбнулся, впервые за несколько лет.

— Да-а-а, — заныл Рэнди жеманным женским голоском. — Была у меня любовь. Не-е-ет, хватит с меня. И ты разобьешь мне сердце и сбежишь от меня на далекий жаркий остров.

Он посмотрел в окно. Вход в молл. Люди с коробками, свертками. Здесь они покупают одежду. Магнитофоны. Консервные ножи. Мебель. Сюда они приходят за всем. И выходят с покупками. Все как обычно. Чего ради сюда идти, если ничего отсюда не взять домой, чтобы занять место?

— Я тебя тут подожду. А то у меня голова от всего этого кружится. — Рэнди дернул подбородком в сторону молла. — А ты пойди купи себе гостинец.

— Не жди. Я пешком.

— Пешком?

Ты что — рехнулся?

— Я пойду пешком.

— Да-а-а, ты точно спятил. — Рэнди посмотрел на его ноги. — Хочешь ногами топать? Удивительно, что они у тебя до сих пор ходят. Вчера я слыхал, как они скрипят. Да и локти тоже.

Он открыл дверцу машины. Вышел. Приблизился к стене стеклянных дверей. Люди проходили мимо. Некоторые останавливали на нем взгляд. Большинство ничего о нем не знают. Не узнают. В жизни он выглядит иначе. А некоторые узнают. Для них он человек-легенда. Дома будут рассказывать, кого они встретили. Того самого. У входа в молл. Одного. Совсем одного. Собрался в магазин. Ага, за покупками. Интересно, что ему могло понадобиться?

Увидав ящики с игрушками, он невольно зажмурился, ослепленный их яркими цветами. Когда краски, ворвавшиеся в его сознание, поблекли, смылись, словно от воды, он открыл глаза и заглянул в длинный проход. Люди оглядывали стеллажи, ища чего-то. Кто-то толкал перед собой тележку, кидая туда вещи. Другие просто стояли и таращились, ничего не видя. И думая непонятно о чем.

Он снял с полки одну коробку. Внутри что-то загремело. Было любопытно туда заглянуть. Коробка была заклеена клейкой лентой. Одна полоса держала створки коробки. И чертовски крепко притом. Где они взяли такую ленту? Он попробовал открыть коробку. Но лента оказалась даже крепче, чем он ожидал. Из чего она, интересно, сделана? Коробка была красно-желто-белая. И она гремела. Слишком много было от нее шума. Рывком отодрав ленту, он открыл коробку и взглянул на пластмассовую игрушку у себя в руках. Она пищала и звенела. Раз кнопка, два кнопка. На всех буквы. Коробку, упавшую к ногам, он пнул в проход. Она отлетела и ударилась о ботинок какой-то женщины. Та тупо взглянула на него. Не рассердилась, не закричала. Просто посмотрела. Затем повернулась и ушла.

Он стоял с пылающим лицом. Все тут его бесило. Он уже ненавидел это место. Взяв другую коробку, он отправился к кассе, тряся головой и тяжело дыша. Люди в очереди обращали на него внимание. От жжения в глазах он чуть не плакал. Достал из кармана деньги — какие-то бумажки. Сколько? Он долго ждал, прежде чем заплатить женщине. Слишком долго ждал. Зачем? В голове крутился вопрос. Зачем? Все эти люди в очереди. Зачем? Проклятая изжога.

— Спасибо, — сказала женщина, протягивая ему пакет, который тарахтел еще громче той коробки.

Он с трудом заставил себя до него дотронуться. И чем крепче он стискивал кулак, тем громче. По дороге пришлось несколько раз останавливаться и бросать его на землю. И всякий раз почти со страхом поднимать вновь.

— Звонил твой адвокат, — сообщила жена, когда он вошел, а камеры и микрофоны остались за дверью. Пакет грохнулся об пол. Что вы купили? Что у вас в пакете? Мистер Мерден? Для кого вы это купили? Это игрушка, не правда ли? Я вижу сквозь целлофан. Для кого эта игрушка? Для вашей внучки? Так говорили их голоса, а потом раздался голос жены:

— Он сказал, чтобы ты начинал.

— Что? — Он снял куртку и повесил ее на вешалку.

— Судиться с правительством. — Она стояла в коридоре у двери. Она ждала его. — Еще заходил Гром. Вот уж наглец! Передай ему, говорит, чтобы заглянул ко мне. Как ни в чем не бывало. Болтал с этими

вон там. — Она указала на дверь.

Он посмотрел на пакет, лежавший на полу.

— Что это? — спросила она.

— Для Кэролин.

Жена схватила пакет. Он посмотрел на ее волосы — неопрятные, нечесаные. Он смотрел и отмечал, как изменилось ее лицо за четырнадцать лет. Изменилось его к ней отношение. Она ему чужая. Жена разорвала пакет там, где он был скреплен скрепками, и заглянула внутрь.

— У нее уже есть такая. Это для младенцев. А Кэролин семь лет.

Он прошел мимо жены в кухню, внезапно почувствовав жажду. Захотелось хлебнуть воды из крана.

— Позвони своему адвокату, — сказала она за спиной. — У тебя есть деньги?

Он вытащил из кармана все, что там было, и положил на кухонную стойку. Схватив деньги, жена по-хозяйски их пересчитала.

— Откуда они у тебя?

Он чуть не засмеялся, увидев, как она машет бумажками в воздухе.

— Мне их дали, — ответил он.

— Кто?

— Когда я уходил.

— Когда тебя выпустили? — Ее смех заглушил его ответ. — Ладно. Мы этим займемся.

Заметив свое отражение в окне поверх раковины, он пригладил волосы. Жаль, что нет расчески. Он повернул кран, наклонился и подставил губы под струю воды. Пригубил. Вода была та же. Повсюду. Вода везде вода.

— Налей в стакан, черт возьми, — сказала жена. — Неужели тебя там не научили хорошим манерам?

— Это они по ошибке, да, поппи?

Он кивнул. За всю свою жизнь он не видел ничего прелестнее личика внучки. Какая красота. Он не мог глаз от него отвести. Все глядел и глядел. Вглядывался в каждую черточку. В каждую гримасу. Какая нежная кожа. И просто потому, что это было ее лицо. Она хотела знать. Ей это было важно. Знать.

— Хорошо, что они признали свою ошибку.

— Да.

— Мама сказала, что это хорошо.

Он перевел взгляд в направлении кухонной стойки, где его дочь, Джеки, готовила ужин. Она взяла с него обещание не напиваться. И только потом разрешила ему зайти к ним. Повидать Кэролин. Теперь она считала себя вправе командовать им. Он не возражал, потому что она была права. Что она знает? Много ли она знает о том, что с ним приключилось? Счистив кожуру, она отложила овощечистку, взяла нож и стала нарезать морковь. Не поперек, а вдоль, соломкой. Вот как она готовит суп. По-другому. Ее длинные каштановые волосы были собраны в хвост на затылке, открывая проколотые во многих местах уши. Кухня была маленькая. И холодная. Ее трудно нагреть. Старые дома. Он вспомнил, как жена говорила ему то же самое о своем доме. Он часто слышал это, когда она его навещала. Жаловалась на холод. «А здесь-то тепло», — бывало, замечала она. Тепло и хорошо. Она без конца это повторяла. И потому это засело у него в голове.

Внучка, Кэролин, куталась в тонкое одеяло. Красное одеяло в желтый цветочек. У нее была своя детская жизнь. Детские вещи. Ее детские мысли были чисты и невинны.

В маленьком доме Джеки ей было не место. Дочка была другая. Другая натура. Она была похожа на его старшего, Мака. Потом он вспомнил, что этот дом — не дом Джеки. Что жена говорила ему. Это дом Уиллиса, с которым они теперь живут вместе. Но об этом ему не хотелось вспоминать.

— Я… — Он начал было рассказывать внучке об игрушках, которые мастерил для нее там. Всегда. Это хорошо ему запомнилось. Точно. И она. Как он думал о ней, делая эти игрушки. Мысли о ней были его единственной отрадой. Он знал, что там он никогда ее не увидит. Джеки ни за что не привела бы ее в такое место. Да он и сам не хотел. Он бы немедленно умер, если бы увидел, как она смотрит на него через стекло. И не понимает, что все это значит.