Там, за рекою, — Аргентина
Шрифт:
Спустя полчаса мы попытались спросить, как будет обстоять дело с таможенными формальностями. Начальник только рукой махнул и снова принялся детально интересоваться проблемой — возможно ли, чтобы этот бичо ездил просто так, без воды, caramba! Да еще в такую жару!
Прошло еще полчаса. Наконец он потряс нам руки, бодро похлопал по плечам, как старых приятелей, зайдя сперва с одной стороны, потом с другой, согласно аргентинским обычаям, пожелал нам счастливого пути и сказал:
— Чтобы не забыть — перевоз находится в Пуэрто-Пилькомайо, в четырнадцати километрах отсюда; там вы найдете чиновника, он вам поставит печать в карнет. [34] Я позвоню туда.
34
Карнет —
Мы уже были довольно далеко от таможни, когда встречные люди подали нам знак остановиться. Со стороны таможни в туче пыли к нам бежал начальник, подняв руки над головой.
— Momentito, amigos!
Мы сделали несколько метров задним ходом.
— Я забыл вас спросить, — он тяжело дышал и вытирал пот со лба, — у вас достаточно бензину? Наберите его у нас, сколько сможете! В Парагвае сейчас не достать ни капли. Там за литр бензина могут голову оторвать…
Человек, впервые оказавшийся на равнине, краев которой никогда не видно потому, что они все время пропадают за горизонтом, испытывает чувство блаженной свободы. Какое раздолье вокруг, какие бесконечные просторы! Но вскоре эта самая бесконечность превращается в тюрьму. Кому знакомы горы, знакомо очарование волнистых холмов или хотя бы равнин, окаймленных голубоватым венцом курганов, тот в аргентинской пампе не может избавиться от тягостного кошмара страшных снов. Дни, недели проходят в пути, а ты все на том же месте.
Мы уже оставили за собой значительно более 2 тысяч километров утомительного пути по южноамериканской Месопотамии, когда на горизонте, словно фата-моргана, появился конусообразный холм, этакий южноамериканский Ржип. [35] Он как бы подавал нам руку помощи, притягивал, будто магнит, приближался, рос. Он вдруг придал краю движение, освобождая нас от гнетущего плена равнин. Серро-Ламбаре. Метров на сто возвышался он над камышом, окаймляющим правый берег реки Пилькомайо у впадения ее в Парагвай. Но он уже не принадлежал Аргентине. Это был зеленый, поросший лесом маяк Парагвая.
35
Ржип — легендарная гора в Чехословакии. (Прим. перев.)
Парагвай — это водная крепость, средневековый замок, обнесенный природными валами и непреодолимой полосой воды. Всю юго-западную границу с Аргентиной образует Пилькомайо, продолжением которого служит течение Парагвая. Юго-восточная граница выкована из еще более могучего течения Параны, которая охраняет его не только от Аргентины, но и от Бразилии. На севере снова вода. Лишь незначительный участок северной границы между Параной и истоками реки Апы образовали гребни нагорья Амамбай и Мбаракайю. И только чакская война увеличила площадь Парагвая на обширную территорию в северо-западной части, прочертив прямо, как по линейке, новую границу с Боливией поперек Чако бореал.
Но на всем протяжении водных границ нет ни единого моста. Кто видел широкое течение Парагвая или Параны и знает, на что способны эти реки, когда в Андах начинают таять снега, поймет сразу, что это значит. Единственная железная дорога, связывающая Парагвай с миром, на линия Асунсьон — Буэнос-Айрес доходит лишь до Энкарнасьона. Чтобы попасть на противоположную сторону Параны, в аргентинский Посадас, пассажиры должны переправиться на судне и продолжать путь в других вагонах.
Пограничные формальности в Пуэрто Пилькомайо закончились в несколько минут. Выездная печать в карнет, обед на последние аргентинские песо в трактирчике, расположенном в садике, где два полицейских дружно ругали Перона и политику его правительства. А после задним ходом, медленно, осторожно въезжаем по приставным мосткам на речное судно, чтобы оттуда можно было въехать в Парагвай, как и полагается автомобилистам — передними колесами. Вместе с нами на пароходике едут босые женщины-метиски с детьми на спине, с толстыми мундштуками во рту и с корзинками овощей на голове. На мужчинах широкополые соломенные шляпы и альпаргаты — сандалии аргентинского производства. Люди совершенно не похожи на тех, которых мы видели в Чако и в Формосе.
Пароходик медленно бороздит воды Парагвая, притягивая к себе противоположный берег и Серро-Ламбаре. После получасового плавания он причаливает в маленьком селении Ита Энрамада. Выезжаем на сушу, но ни здания таможни, ни полицейской префектуры нигде и в помине нет.
Но вот к нам подбегает смуглый молодой человек в военном мундире и ведет нас к двум деревьям. Под ними трижды в день принимают пассажиров таможенник и иммиграционный офицер, когда пароход выгрузит прибывших с противоположного берега и… когда нет дождя. Привычно перелистав документы, мы уже отыскали парагвайские визы, но чиновник только рукой махнул. Он бегло посмотрел на титульные странички паспортов, списал их номера и оторвал листок из блокнота: одно гуарани за служебные формальности. Затем официальные представители исполнительной власти коротко посовещались, решая, что делать с нашим карнетом. Хлоп, и вот уже в нем стоит печать. Готово! Мы вспомнили приезд в Буэнос-Айрес, кучу формальностей, печатей, анкет, осмотров и пломб. И, наконец, третий официальный акт, по всему видно — самый важный: совместное фотографирование перед машиной. Очищенные от пыли военные ботинки, улыбки, счастливые лица.
Так нас приняли в стране революций и вечных беспорядков. Вместо карабинов — улыбки, вместо таможенных и полицейских осмотров — совместное фотографирование, вместо головорезов — доброжелательные люди, которые с улыбкой приветствуют гостя, входящего в их дом.
Была суббота. Улицы Асунсьона словно вымерли. Ветви манговых деревьев били щедрыми фонтанами зелени через изгороди садов и гнулись под тяжестью золотящихся плодов. Стены пригородных домиков, возле которых то здесь, то там играли чумазые ребятишки, дышали полуденным зноем. По тротуару прошел прохожий, на перекрестке звонко прогромыхал неуклюжий трамвай. И снова мертво. Обстановка, напоминающая тягостное затишье перед бурей.
Но в Асунсьоне буря уже прошла. В центре города на перекрестках стояли полицейские с оружием и проверяли у водителей документы. Мы миновали угловой дом с отбитой пулями штукатуркой и выбитыми стеклами витрин, затем какое-то общественное здание, прошитое пулеметной очередью, обгорелый дом.
У почты навстречу нам выбежал охранник с винтовкой наперевес, штык ее сверкнул перед опущенным окошком «татры». Отрывистое: «Qu'e quieren?» — «Что вам нужно?»
Достаем паспорта и поясняем, что мы всего полчаса находимся на территории Парагвая и направляемся получить почту. Человек беспомощно пожал плечами и махнул рукой.
Мы переходим от окошка к окошку, от чиновника к чиновнику, от одного начальника к другому.
— Для нас должно быть здесь несколько десятков писем, они ждут нас уже больше месяца.
За окошком, перелистывают списки, бросают исподлобья на нас недоуменные взгляды.
— Lamento mucho, seсores, весьма сожалею; отметка о том, что письма поступили, имеется. Но… у нас здесь была революция, сами понимаете…
Напрасны были все попытки отыскать следы корреспонденции, которую мы много недель с нетерпением ожидали. После двухдневных стараний нам все же удалось установить в отделе заказной корреспонденции, куда и откуда поступили письма. Регистрационные списки повстанцы уничтожить не успели. Они лишь ограбили посылочное отделение и сожгли всю корреспонденцию.