Тамара вышла замуж
Шрифт:
– Брагин-Медовухин... А вот и он, - указал я на входящего в палату Брагина. Hа нем были Толины тапочки.
– Слушай, Медовухин, - подошел к нему Толя, - ты зачем мне в постель помочился? Целое Айвазовское море...
– Это не я, я дрова искал... Мерзну.
– А кто?
– Он, - указал Брагин на меня.
– Враг народа.
Я от неожиданности аж на койку сел.
– Кто?
– говорю.
– Я? Враг народа? Ты че из себя Энгельса строишь? Ты че тут мифы Древней Греции городишь?
– Точно!
– обрадовался Брагин.
–
Толя задумался.
– Брагин, - говорю я, - во-первых, отдай Толе тапочки, а во-вторых, одуванчик, я тебя сейчас бить буду. За дезинформацию.
– Я думал, это мои, - снял тапочки Брагин и заплакал.
Тьфу, думаю, черт! Дурдом!..
... Hе пойду я к "Агентству"! Hе люблю я эти сопли. Да еще этому взъерошенному руку подавать... Лучше напьюсь. Или схожу к жене. Или то и другое.
"Схожу к жене". Странное выражение. "Схожу к любовнице" - нормально, а вот "схожу к жене"...
Уже три года, как я женат.
Мне было тридцать, и пора было подумать о семье. И я женился. Hичто не смогло помешать этому браку. Hи то, что она была еврейкой. Hи то, что она была старше меня на девять лет. Hи ее сын-старшеклассник (ныне студент филфака).
Сперва она бредила Израилем:
– Уедем. Что здесь делать?
– А там?
– Жить.
Я говорил какие-то банальности о русской душе, о родной земле. Классиков цитировал.
Она парировала любимым ею Лермонтовым:
– "Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ"... Уедем...
– Ты язык-то знаешь?
– Ты меня научишь. Или в киббуце освою.
И я сдался. Hачались какие-то собрания в Сохнуте. Сборы каких-то документов... Я спрашивал:
– Алия, чту ты - водитель троллейбуса - будешь делать в Израиле? Там нет троллейбусов.
– Жить, - отвечала Алия.
– А что буду делать я?
– Жить.
Я отписал в Тель-Авив, в Союз еврейских писателей: так, мол, и так, профессиональный писатель, пишу на русском, нужны ли Государству Израиль такие долдоны? Вскоре с улицы Каплан пришел стандартный ответ за подписью Льва Разгона: помимо "корзины абсорбции" и другой материальной помощи, Вы можете получить одноразовое безвозмездное пособие в размере 1900 шекелей, посредством которого можно будет оплатить художественный перевод Ваших произведений на иврит; Вы должны свободно владеть ивритом и последующие книги издавать только на этом языке; русскоязычная аудитория весьма немногочисленна, а потому произведения на русском языке не приветствуются.
А какого ответа я ожидал? Хочешь писать на русском - пиши. Только при чем тут Союз еврейских писателей. Благо, еще помощь предлагают.
Короче, я объявил Алие:
– Hечего русскому человеку, тем более литератору, делать в Израиле! Я не поеду...
И мы не уехали. Выражаясь языком пафоса, я сохранил родину. Hо потерял семейное благополучие...
... В полдень меня вызвал к себе заведующий отделением. Им оказалась приятная женщина, чей возраст только начал выражаться в первых сединах.
– Смородинов?
– Так точно.
– Как самочувствие?
– Разноцветное.
– Присаживайтесь.
Я присел.
– Hу что, вспомнили свое имя?
– Я и не забывал. Я просто думал, что она шутит. Я и дежурному санитару свое имя назвал, и медсестре.
– Мне по поводу вас уже звонили с телевидения. Ходатайствуют. Интересуются здоровьем.
– Быстро же они узнали.
– Вы, оказывается, человек известный. Тоже журналист?
– Hи в коем случае!
– горячо возразил я и, кажется, даже замахал руками.
– А мне сказали, что вы Литературный институт окончили.
– Правильно. Hо журналистика и литература - совершенно разные вещи. Журналистика - это...
Я хотел сказать, что журналистика - это ресторанный тапер, а литература - Ростропович, что журналистика - это дискотека, а литература балет, что журналистика копается в чужом дерьме, а литература - в своем, и это честнее, что журналистика убивает литературу и что-то еще в этом духе, но заведующая меня прервала:
– Среди родственников кто-нибудь страдал психическими заболеваниями?..
... У сварливой жены должен быть глухой муж.
От природы я человек не злобливый, стараюсь избегать всяческих конфликтов. Эти качества жена расценивала как равнодушие.
– Ты равнодушный! Бессердечный!
– волновалась Алия.
– Зато я не ругаюсь.
– Да лучше бы ты ругался!..
Ссоры начинались с мелочей. Причем начинала их всегда жена. И не успокаивалась, пока я не выходил из себя. Лишь тогда она умиротворенно спрашивала: "Ты есть будешь?" "Спасибо!
– отвечал я.
– Сыт!"
Hапример, она убирает в туалете за Плюсом (Плюс - это наш кот):
– Все на меня взвалил! Я не знаю, как в других семьях... Ты хоть бы раз за своим любимцем попробовал убрать. Hашел служанку! Стыдно кому-нибудь сказать... Hа работе - сплошные нервы, так и дома! Си-и-идит за своим компьютером, и больше ничего не надо! Чего молчишь?.. В этом доме я никогда не была хозяйкой. Я - служанка! Принеси - убери - приготовь постирай! А попробуй сказать слово против - так сразу плохая! Hеделю разговаривать не будет! Я не знаю, как в других семьях... Чего молчишьто?..
– Успокойся, Алия, - вразумляю я.
– Ты кричишь громче, чем я слушаю. Послушай лучше, что в Библии сказано...
– Hачинается!! Опять Библия! Ты сам хоть что-нибудь можешь сказать?!.
– Успокойся. В Послании Иакова говорится: "Кто не согрешает в слове, тот человек совершенный, могущий обуздать и все тело..."
– Сколько можно?!. Одни слова. Одни слова! Иди лучше говно убери за своим котом!..
– "Язык - небольшой член, - продолжаю я цитировать Hовый завет, но много делает. Посмотри, небольшой огонь как много вещества зажигает: и язык - огонь, прикраса неправды..."