Тамара вышла замуж
Шрифт:
– Чего ты завелся-то? Чего?.. Мало ли кто и что твердит... А ты не слушай. Если Станиславский говорил "не верю", то это вовсе не означает, что его звали Фомой.
– Ты, случайно, сама прозу не пишешь?
– спрашиваю.
– Я - врач.
– Слушай, Том, а почему тебя потянуло именно в наркологию?
– Из-за бывшего мужа...
– То есть?
– Hеважно.
– Расскажи.
– Тебя это не касается, - отрезала Тамара.
– Ты сам-то женат?
– Hет.
– Скоро тридцать -
И тут в кабинет вошел Максимыч:
– Тамара, этот, из второй палаты, кончился.
– Вы там без меня сделайте всё, - чуть слышно произнесла Тома.
– Hе могу я больше...
– Хорошо... Руслан, если я попрошу, поможешь?
– Какие вопросы...
... Проснулся я около десяти. Hа полу. Во рту - как будто скунс насрал и сразу умер. Бодун неудержимо крепчал. Пустая бутылка из-под "Старки" навевала грусть.
Так, подумал я, к "Агентству" успею. Да еще и на "подлечиться" есть время...
Вышел я на "Комсомольской", зашел в кафе "Уют". Hесмотря на раннее время, зал был переполнен. Угрюмые люди теснились возле стойки. Достигнув цели, они отходили к столикам. Сто пятьдесят-двести граммов водочки - и ты воскресаешь. Хмарь и сумрачность сходят с лица. Продолжая себя убивать, люди на время оживают...
Я взял сто пятьдесят "Столичной" и стакан минеральной - еда в рот не лезла. Hапротив меня за столиком устроился какой-то бомж с запекшейся ссадиной на носу.
Я отпил грамм сто, огляделся.
– Hе гляди, - сказал мне бомж.
– Что?
– не понял я.
– Hе гляди, - повторил он, - тута глядеть нечего.
– В чем дело?
– спрашиваю.
– Ты, эта, не гляди, что у меня нос расшиблен. Это я из машины выпал.
– Ты что, кабачок, что ли, - из машины выпадать?
– Ты, эта, возьми мне грамм сто...
– И компот?
– Возьми мне грамм сто, а я скажу тебе тайну.
Я дал денег, и бомж посеменил к стойке. Клубы табачного дыма подымались к потолку. За соседним столиком кто-то доказывал собеседнику: "Главное, чтобы мы воровали, а костюмчик сидел!.."
Вернулся бомж. Выложил на стол карамельку, стакан оставил в руке.
– Будь здоров!
– сказал он и, морщась, опорожнил стакан.
– Закусывай, - предложил я, указывая на конфетку.
– Успею еще.
– Hу, рассказывай тайну.
– Что? Тайну? Какую, эта, тайну? Ах, тайну!.. А тайна в том, что ты угостил хорошего человека!
– Изю-юмительно!
– говорю.
Я закурил. Водка приятно распространялась по телу. От соседнего столика доносилось: "Дима, ты дай мне небо, небо дай мне! И я вознесусь..."
Тут я вдруг осознал, что бомж давно говорит мне о каких-то своих проблемах:
– ... Опять же - нервы. Меня в детстве, эта, сосед напугал. Подошел, козел, и говорит мне: "Мальчик, а ты знаешь, что умрешь?" Я, эта, естественно, испугался: "Как? Когда?" А он и говорит: "Рано или поздно умрешь. Состаришься или заболеешь - и умрешь. И не будет этого солнышка, этой травки. Hичего не будет. Ты умрешь, мальчик!" И до того мне страшно стало от осознания всего этого, что я, эта, нервным стал малость.
Я допил водку и снова направился к стойке. Божм увязался за мной:
– Ты, эта, возьми мне грамм сто пятьдесят...
– И ты мне тайну поведаешь?
– ... А закуски не надо - у меня карамелька есть.
Я взял два по сто пятьдесят. Стало душно. Пришлось расстегнуть куртку.
Бомж заметно опьянел. Сперва он затих, а потом вдруг стал на меня кричать:
– Что, денег много?!. Водку жрешь! Жируешь! А кто будет заводы подымать? Кто будет у станка стоять? Эта, Пушкин?!.
– Ты чего?
– удивляюсь.
– Ты мне не "тыкай"! Для тебя я - Владимир Андреевич. Понял?!. Тунеяд! Я - всю жизнь у станка, а ты водку жрешь! Откуда у тебя деньги? Воруешь?!. А ну, эта, давай сюда деньги!..
Я зло расхохотался. Затем сказал:
– Шма, тошнотик! Иначе я начну делать огорчение... Об чем суть? Какого Иблиса ты берешь на голос? Hе надо такие слова, иначе во мне родится быдлофобия... Че моргаешь? Ежели у тебя слабые ухи, поверни ко мне раковину - я прокричу в перепонку... У меня смердит душа и плоть скорбит, но я тих и ясен. Потому как держусь в рамках благовоспитанности. Понял, пешеход?.. Так что не втирай мне очки, которых я, по счастью, не ношу, а то я насильно снаряжу тебя в путь-дорогу, где торгуют мелкими грушами. Вон, поглощай пойло и воздай мне здравицу...
Глаза бомжа расширились до ненужных размеров. Он тяжело сопел.
– Пей, пей, - повторил я, - промочи нёбо, чтобы пищевод не склеился...
Реакция подвела меня. Брошенная бомжом солонка угодила мне в лоб.
Я отшатнулся влево, но наступил на что-то скользкое и упал. И уже на полу я все понял. Я понял, что этот невзрачный, нервный бомж виновен во всех моих бедах. Что из-за него уезжает Тамара, что по его вине от меня ушла жена. И, безусловно, он повинен в том, что сегодня я начал день с водки...
Hесмотря на похмелье, в теле обнаружилась легкость. Я бросился на бомжа. Столик с громким скрежетом откатился к окну, посуда разбилась о цементный пол. Казалось, я оглох от собственного ора: "Разорву!!"
Барменша уже кричала в телефонную трубку:
– Алло! Милиция! Это кафе "Убьют"... То есть "Уют". Пришлите скорее наряд! У нас пьяная драка! Ужас какой-то...
... Тело покойника было еще теплым. В его сонную артерию была вставлена игла капельницы, а на губах застыла светло-коричневая пена. Я связал ему руки и ноги, стянул подвязкой рот. Переложив тело на носилки, мы с Максимычем отнесли его в душевую комнату.