Тамбовский волк
Шрифт:
Но дни шли, миновало две недели, а Донской всё не появлялся. И Муравьёв, и Кандыбин уже начали волноваться, не раскусили ли их трюк антоновцы.
— Может быть, у антоновцев есть канал постоянной связи с Москвой и они уже выяснили, что никто из членов ЦК левых эсеров в Воронеж не выезжал, что никаких партийных и антибольшевистких съездов не предвидится и что вся эта затея — дело рук ВЧК? — стал вслух рассуждать Кандыбин.
— Отчего же тогда Донской так откровенно радовался установлению связи с левоэсеровским ЦК? — спрашивал скорее сам себя Самсонов, и тут же сам же и отвечал: — Значит, связи у них нет!
— Но почему же Донской не едет? — повторял свой вопрос Кандыбин.
— Нет, не следует всё чрезвычайно усложнять, — успокаивал
— Тогда почему он не прибыл для связи вторично? — по-прежнему твердил своё Кандыбин.
После недолгих раздумий, решено было идти на риск. Приняли решение, что Муравьёву самому стоит поехать в Тамбов, тем более, имея на руках явки и пароль для встречи с их связным Фёдоровым. Но, дабы поднять престиж Муравьёва (которому придумали псевдоним — Петрович), решили отправить его к Антонову не только как председателя Воронежского комитета левых эсеров, но и как уже члена ЦК партии левых эсеров, избранного туда на всероссийском съезде партии в Москве. Однако, для подстраховки вместе с Муравьёвым отправили двух проверенных чекистов — Чеслава Тузинкевича и Бронислава Смерчинского.
— Смотри, Евдоким, — напутствовал Муравьёва Кандыбин, — ты едешь в логово зверя и кладёшь голову в его пасть. Малейшая твоя ошибка может привести к срыву, к провалу важной операции ВЧК. А тебе эта ошибка будет стоить жизни. Помни: главари антоновщины — это матерые, опытные эсеры. Да и сам Антонов не простофиля, если ему удалось организовать и возглавить такое крупное антисоветское движение. Ты должен перехитрить их.
85
Народная мудрость гласит: "Русский мужик долго запрягает, да быстро едет". Такому долготерпению, как в России, не обучена ни одна нация мира. Но уж если терпение у русских кончилось, то лучше сразу уйти с его пути — снесёт, как ураган хилую хибарку. Но куда уходить своим? Некуда деться было Григорию Распутину и долго боролся он за свою жизнь, но одолели его те, кому совсем уж невмоготу было терпеть этого русского хама у трона. Некуда деться было царю Николаю Романову, который считал, что Россия уж никуда и никогда без него не сможет — смогла. Об Октябре семнадцатого много писалось уже и на страницах этого романа: никуда не деться было от передела власти в образовавшемся хаосе двоевластия или безвластия, как кому угодно. Казалось бы, большевики к двадцатому году разбили всех своих врагов: и внешних, и внутренних. Всё? Как бы не так. Те, ради которых, якобы, и совершали вооружённый переворот и насильственный захват власти большевики-ленинцы, и даже более того, те, кто совершал этот переворот, вдруг, на четвёртом году советской власти, поняли, что они не за то боролись: не за то, чтобы пришедшие на их крови к власти люди, жили в своём, ином мире, переселившись в буржуйские дворцы и оставив для простых смертных старый, голодный и неприкаянный мир хижин и лачуг.
Гражданская война фактически закончилась, а военный коммунизм, продразвёрстка, голод и холод продолжались. Вопрос стоял ребром: либо окончательную победу одержит народ, либо его одолеют собственные "слуги", как себя стали называть кремлёвские сидельцы. Именно это и стало причиной продолжавшихся крестьянских восстаний. Именно это и явилось поводом для начала неожиданного для советских руководителей Кронштадтского восстания матросов Балтийского флота, главной движущей силы октябрьского переворота семнадцатого года. Ударом ножом в спину революции назвали это восстание не чуждые литературных метафор вожди большевиков. Они даже не понимали, что били ножом в спину собственного народа именно они сами, вожди, "слуги" народа.
Продотряды по-прежнему отбирали у крестьян "излишки" зерна, но, тем не менее, рабочие получали всего лишь скудные пайки. В стране нарастало недовольство: народ терпел, когда была
Узнав об этом, открыто возмутились матросы Кронштадта, главной базы Балтийского флота. Команды линкоров "Петропавловск" и "Севастополь" приняли резолюцию с экономическими и политическими требованиями. 25 февраля на общих собраниях обоих линкоров было принято решение послать в Петроград делегатов для выяснения причин волнений на фабриках и заводах. Вернувшиеся делегаты рассказали обо всём, что увидели. Это стало последней каплей. 28 февраля на общих собраниях команд линкоров, а 1 марта на общегородском митинге на центральной площади Кронштадта — Якорной — были приняты резолюции с требованиями свободы деятельности "левых социалистических партий, упразднения комиссаров, свободы торговли и перевыборов Советов". 2 марта матросы и штатские жители города, расположенного на небольшом балтийском острове Котлин, избрали временный революционный комитет (ВРК) в составе 15 человек. Председателем ревкома стал матрос Степан Петриченко. Кроме моряков, в него вошли четверо рабочих, санитар и директор местной школы. 3 марта был создан штаб обороны, куда вошли бывшие офицеры российской армии — капитан Е. Соловьянов, бывший командующий артиллерией крепости генерал-майор А. Козловский, подполковник Б. Арканников, адмирал Дмитриев и другие. В руках мятежников, а это порядка 27 тысяч солдат и матросов, оказались два линкора, другие боевые корабли, до 140 орудий береговой охраны, свыше ста пулемётов.
В эти дни в газете восставших "Известия ВРК" писалось: "...Полная шкурников партия коммунистов захватила власть в свои руки, устранив рабочих и крестьян, во имя которых действовала. Пришло время свергать комиссародержавие. Зоркий часовой социальной Революции — Кронштадт — не проспал. Он был в первых рядах Февраля и Октября. Он первый поднял знамя восстания за Третью Революцию трудящихся, власти Советов". В воззвании ВРК "ко всем крестьянам, рабочим, морякам и красногвардейцам" говорилось, что "на горьком опыте трёхлетнего властвования коммунистов мы убедились, к чему приводит партийная диктатура, и поэтому выступаем против контрреволюции слева и справа". Выдвигался лозунг "третьей революции", дабы убедить трудящихся в России и за рубежом, что "всё, творившееся до сего времени волею рабочих и крестьян, не было социализмом".
Тут же был выдвинут лозунг: "Вся власть Советам, а не партиям!", который, кстати, большевики извратили (как, между прочим, и многие здравые идеи и мысли коммунистической теории), изображая его в виде лозунга: "За Советы без коммунистов!" А это, согласитесь, большая разница. К восставшим присоединились и около трети городских коммунистов, а ещё около сорока процентов называли себя "нейтральными". То есть, больше половины коммунистической ячейки Кронштадта! Среди остальных произвели аресты, но никто из арестованных восставшими за время восстания расстрелян не был.
Большевики пытались предотвратить мятеж. Они некоторое время решали, кого бы из вождей направить на переговоры в Кронштадт. Важно, чтобы этот человек не вызвал отторжения у мятежников. В итоге все сошлись на председателе ВЦИК Михаиле Ивановиче Калинине, тверском крестьянине и бывшем рабочем. И верно, матросы встретили "всероссийского старосту" очень тепло. Быстро собрали на Якорной площади пятнадцатитысячный митинг. Они, наивные, думали, что Михаил Иванович им сейчас расскажет, как Совнарком и ВЦИК собираются облегчить положение рабочих и крестьян. Но Калинин ничего об этом не сказал. Вместо этого он ударился в воспоминания о революционных заслугах кронштадтцев. Поняв, для чего прибыл к ним председатель ВЦИК, его стали освистывать.