Таможня дает добро
Шрифт:
— Ну вот теперь порядок. В лучшем виде исполнил. Дай-ка мне руку!
Дорогин подал руку, старик уцепился за нее и легко вскарабкался, перебирая ногами по осыпающейся песчаной стене. Пес лежал почти неподвижно, лишь глаза и нервно подрагивающий хвост говорили о том, что ой напряжен.
— В жизни ничего зря не бывает, — проговорил старик. — Вот ты приехал аккурат на девять дней.
— Так кто ж их справлять будет, если родственников не осталось, а те, что есть, не приехали?
— По хорошему человеку всегда найдется кому поминки справить, — подмигнул Дорогину дед и подставил вспотевшее тело ветру. Поворачивался
Он закинул на плечо лопату, которой было уже немало лет, о чем говорило сработанное лезвие.
«Небось этой лопатой не одну могилу выкопал на кладбище», — подумал Дорогин.
Старик Михась увязался за ним так же прочно, как и пес, чьей клички, похоже, не знала ни одна живая душа в округе.
— Хорошая машина, — прокомментировал старик, оглядывая новенькую зеленую «Ниву», — но только, наверное, бензина жрет, как свинья помои?
— Хороший конь много ест, — парировал Дорогин.
— Мне-то что, не я для нее бензин покупаю, — ухмыльнулся Михась.
Пока они были возле автомобиля, старик избегал смотреть на место пожарища, боялся увидеть задымленную, черную печь и безжизненные головешки на месте безжизненного хутора.
— Куда поедем?
— Это смотря чего ты хочешь, — старик расположился на переднем сиденье, мечтательно глядя на далекую колокольню браславского собора.
— Наверное, еды надо купить, выпивки?
— Еды? — засмеялся старик. — Еда здесь у всех своя, ее в деревне отродясь никто не покупает, только что хлеб да крупу с солью. И выпивка найдется… Если только водки магазинной купить.
— А какая еще бывает? — отвыкший от простоты деревенской жизни, наивно поинтересовался Муму.
— Ты что, Сергей, с луны свалился? Самогонки никогда не пил?
— Почему, я всякое пробовал. Но так уж жизнь сложилась… все в городе да в городе.
Он отчетливо вспомнил, как угощал его самодельной водкой Григорий Скляров. Забылось многое, забылось даже лицо самого Гриши, когда тот носил бороду. Сергей помнил его лишь таким, каким увидел на Останкинской телестудии, оттого вкус самогонки, прогнанной через березовые угли и настоянной на травах, состав которых знал один егерь, помнился до сих пор. Всяких напитков пришлось пить Дорогину после этого, но мягче и вкуснее пробовать, пожалуй, не приходилось.
— Если богат, то поехали купим. Лишним угощение никогда не бывает что на свадьбе, что на похоронах, что на поминках, — проговорил старик, разглядывая приборную панель машины. Его взгляд задержался на небольшой книжке: «Автомобильные дороги Московской области.»
— Откуда приехал хоть?
Дорогин понял, объяснять, что существует город Клин бессмысленно, старик вряд ли знает о нем.
Пришлось использовать общедоступные ориентиры.
— Из Москвы. Старик насторожился.
— И Гришка, говорят, недавно в Москву ездил. Не к тебе ли?
— Не ко мне, хотя мы и встретились.
— Не хочешь рассказывать, не надо, — махнул рукой дед. —- Это ваши с ним дела были. Теперь-то у Гришки всех дел на земле осталось —
Пес сам, хоть его никто и не принуждал, забрался в машину, с удивительной легкостью нырнул между двух передних сидений и улегся на резиновый пол. Во время пути он почти не докучал, лишь иногда слышалось его мерное дыхание. Машина мчалась по дороге, в салон врывался горячий летний ветер, напоенный запахами скошенной травы, полевых цветов и близкого озера.
— Вот и сторож тебе бесплатный, — сказал дед Михась, когда Дорогин остановил машину на центральной площади Браслава.
Сергей подумал:
«Это, конечно, неплохо, что пес привязался ко мне, но что я стану с ним делать потом? Живая душа все-таки, не выставишь его из машины за здорово живешь.»
— Ты не бойся, что он к тебе привязался, — словно прочел мысли Дорогина старик, — если он согласится, то могу его к себе взять. — Сиди, сторожи, — бросил он псу, когда тот поднял голову. И приказание было тут же выполнено. — Можешь машину не закрывать. Во–первых, у нас не крадут, а во–вторых, к такому кобелю никто. не подойдет.
Дорогин не представлял, сколько выпивки нужно брать, потому что не знал, сколько народа приедет. А попутчик не подсказывал.
Взгляд деда Михася остановился на ящике с водкой.
— Хорошая? — поинтересовался Муму.
— Кто ж его знает, я ее не пробовал, своя есть.
— Хорошая? — спросил Дорогин у продавщицы. Та тоже пожала плечами.
— По мне и вино, и водка — отрава.
— Наверное, у твоего мужика спрашивать надо? Он ее чаще пьет, — подмигнув, проговорил старик, доставая бутылку из ящика и рассматривая этикетку.
— Сколько взять? — спросил Муму.
— Водка — такое дело, сколько ее ни бери, все мало, — философски заметил дед Михась. — Если бы сегодня похороны были, то я бы тебе точно сказал— по три рюмки на человека. А на девять дней пить и больше можно.
— Ящик, — негромко произнес Дорогин. Продавщица сперва не поверила. Дед Михась
из-за спины Дорогина подмигивал ей, мол, пусть берет, не отговаривай, ящик так ящик. Но продавщица решила быть честной до конца, предупредила:
— Если вы в Латвию едете, то таможенники с целым ящиком не пропустят, больше одной бутылки на человека везти нельзя.
— Нет, ее здесь выпьют.
Сергей взял ящик потому, что его было легче нести, чем десяток разрозненных бутылок.
— Хороший ты, наверное, человек, только странный, — рассуждал старик о Дорогине как о ком-то отсутствующем. — Наверное, в самом деле другом ты у Гришки был, он плохих людей рядом с собой не терпел.
К бывшему хутору Григория Склярова Дорогин и старик приехали уже часа в четыре вечера. Они оказались там не первыми. Поодаль, у речки, уже стояло три машины: два недорогих старых «Фольксвагена» и старый, еще военных времен, немецкий легковой автомобиль, обезображенный позднейшими ремонтами настолько, что определить его первоначальную марку было невозможно. Неподалеку виднелись четыре телеги, выпряженные кони стреноженными паслись поодаль, на сочной зеленой лужайке на берегу реки.