Танец богов
Шрифт:
— По крайней мере, жизнь в таком случае существенно упростилась бы, — упрямо процедил Александр, продолжая укладывать вещи в сумку.
— Но и утратила всю свою прелесть, — добавил Киракис. — Сам я ведь начал с нуля — ты помнишь. Компанию «Афина Шиппинг Компани» я создавал по крохам — это был настоящий подвиг по тем временам. Однако я и по сей день глубоко убежден, что ни моего фанатизма, ни честолюбивых устремлений на решение этой задачи не хватило бы. Мною двигали не только стремление навсегда вырваться из нищеты, но и — Любовь! Любовь с большой буквы. Я был ещё мальчишкой, когда моя мать — самый любимый и значимый для меня
— Даже после смерти Дэмиана? — резко спросил Александр.
Киракис вздрогнул. «Господи, а ведь Александр умеет нанести удар в самое болезненное место», — подумал он. А вслух произнес:
— Да, это был самый тяжелый период в нашей жизни. Не будь рядом Мелины, я бы, возможно, не перенес этой утраты. Но мы поддержали друг друга. Любовь помогла нам выжить.
Александр ничего не сказал. Даже головы не поднял. Он продолжал укладывать вещи.
Киракис уже начал терять надежду на то, что сумеет до него достучаться.
— Твоя мать была удивительная женщина, — продолжил он. — Она всегда мечтала о собственных детишках. И она знала, насколько я хочу иметь сына. Я панически боялся за нее. Я не хотел, чтобы она рисковала своей жизнью, однако Мелина решила по-своему. Она была дьявольски упряма.
— Папа, ну к чему все это… — перебил его Александр с усталым вздохом.
— Позволь мне закончить, — твердо сказал Киракис. — После стольких выкидышей и уж тем более — после смерти Дэмиана — она уже отчаялась когда-либо завести здорового ребенка. И вдруг появился ты. Ты, Александр, стал светочем её жизни. Она любила тебя так, как ни одна женщина никогда не любила свое чадо. Ты был для неё божеством.
— Я бы предпочел сейчас не говорить о маме, — натянуто произнес Александр. — Давай не будем…
— Нет, будем! — отрезал Киракис. — Сейчас, Александр, это необходимо для нас обоих. Так вот, твоя мать всегда страшно беспокоилась из-за тебя. Ей было не по душе, что ты живешь один, но она прекрасно сознавала, что не может навязывать тебе свое общество. И она пошла на эту жертву, чтобы ты был счастлив. Ей было бы крайне тяжело видеть тебя сейчас…
— Черт побери, я прекрасно это понимаю! — взорвался вдруг Александр и, схватив со стола обрамленную фотографию, с силой швырнул её в стену. — Я ничего не могу с собой поделать, папа! Я не могу себя сдерживать! Я хочу только, чтобы эта проклятая боль улеглась! — Он вдруг разрыдался и упал ничком на кровать. Киракис подсел к сыну и, обняв его сзади за вздрагивающие плечи, припал к нему, шепча на ухо бессвязные слова утешения. В последний раз он обнимал так своего сына, когда тому было лишь несколько лет от роду. Вскоре оба плакали уже вместе, не стесняясь друг друга.
«Наконец-то, — подумал сквозь слезы Киракис. — Мы снова начинаем обретать покой».
Малибу.
Ник Холлидей, стоя в смокинге перед зеркалом, сыпал под нос проклятиями — уже несколько минут он безуспешно пытался приладить галстук-бабочку.
— Должно быть, какой-то инквизитор изобрел этот козлиный костюм, — раздраженно пробормотал он. — В пятнадцатом веке это была наимоднейшая пытка.
Мередит звонко рассмеялась.
— Ты всякий раз так причитаешь, когда надеваешь смокинг, — напомнила она. Затем, оставив свои дела, подошла к нему и завязала непослушный галстук. — Лично я считаю, что в смокинге ты смотришься потрясающе.
Ник насупился.
— По-моему, я похож в нем на прощелыгу-официанта из «Чейзена».
— Не говори ерунду! — Мередит чмокнула его в щеку. — Мне кажется, что, выходя на сцену за «Оскаром», ты должен выглядеть именно так!
— Если он мне достанется, — поправил её Холлидей.
Мередит смерила его взглядом и озорно улыбнулась.
— Господи, да что я слышу? — пожала плечами она. — Неужто ты нервничаешь?
— Отвяжись! — прорычал режиссер. — Все этот проклятый смокинг. Терпеть не могу смирительные рубашки!
— Ну признайся же, Холлидей, — подстрекала Мередит. — Ты просто боишься, да?
Чуть поколебавшись, он кивнул.
— Да, ты права, я нервничаю, — признался он. — Как-никак, это мое первое выдвижение на «Оскара». А можно ли победить, когда твою кандидатуру выдвигают впервые? — он выразительно развел руками. — На это у тебя даже в Лас-Вегасе ставку не примут.
Мередит обняла его за плечи.
— Расслабься, Ник. Если у членов Академии на всех найдется в мозгах хотя бы одна извилина, то они поймут, что перед ними гений.
— Вот это меня и страшит, — вздохнул Ник.
— А куда подевались твои самоуверенность и оптимизм? — осведомилась Мередит. — Где тот Ник Холлидей, в которого я влюбилась?
— Обедать ушел, — буркнул Ник.
— Я тебе не верю, — решительно заявила она. — Ты ведь сам сто раз говорил мне, что эти «Оскары» для тебя ровным счетом ничего не значат. Что это просто вопрос политики, а к подлинному искусству ни малейшего отношения не имеет. И не ты ли говорил мне, что суммы кассовых сборов для тебя во сто крат важнее наград?
— Я врал.
— Послушай, — Мередит заговорила увещевающим тоном. — Даже, если ты не получишь премию, само твое выдвижение уже говорит о многом. Ведь многие крупные режиссеры за всю свою карьеру так и не добились того, чтобы их кандидатуру выдвинули хоть единожды.
— Так уже заранее обрекаешь меня на поражение? — глаза Ника сузились в притворном гневе.
— Просто я хочу быть практичной, — пояснила Мередит. — На тот случай, если ваша дурацкая Академия все-таки ошибется и не присудит тебе «Оскара». Кстати, тоже ничего страшного — присудит на будущий год.
Ник ухмыльнулся.
— А потом — на будущий.
Она ещё раз поцеловала его.
— Ты прав, главное — кассовые сборы, а тут уж ты им всем сто очков вперед дашь.
— В самом деле, — усмехнулся Ник. — И чего это я разнервничался? — Он прижал Мередит к себе и обнял. — Господи, и что бы я без тебя делал?
Она улыбнулась.
— Надеюсь, что нам никогда не доведется это узнать.
Он на мгновение отстранился и посмотрел ей в глаза.
— Послушай, я говорил тебе, как я рад, что ты вернулась домой?