Танец маленьких искр. Антре. Том 1
Шрифт:
— А мы разве недостаточно помогаем? — отмахнулся Перси. — Мой отец отдал жизнь, защищая Иль’Пхор. Я отдал всего себя флоту. Мы жертвуем деньги, поддерживая больницы и школы. Храмы — в том числе и тот, где Эллиот читает свои проповеди. Жертвуем свои деньги, в отличии от него. На Иль’Луоне мне принадлежит три фабрики, и даже эту прибыль мы почти всю отдаём Олси. — Он вздохнул, примиряюще и в тоже время снисходительно. Продолжил, словно объясняя ребёнку прописную истину. — Эллиот — прогнивший интриган. Ему плевать на безопасность города. И он просто тебя использует.
У Элизы не было слов, чтобы возразить. Персиваль был прав — прав, как всегда. Всё, сказанное им, было истиной. Было воплощением честности и справедливости. Было именно тем, что ей следовало услышать.
И это совершенно не имело значения. Пора было наконец это признать.
Ей попросту было плевать на цели Эллиота. На цели Оливии. Было плевать даже на то, какой урок она преподаст сыну, хоть именно этим она оправдывала разговор.
Её муж был прав. Они действительно много делают для города. Всё то, что она днём прокручивала в своей голове. То, что на самом деле было полностью заслугой Персиваля. Её жизнь, её дом, её положение, даже её сад. Даже тот факт, что с ней вообще кто-то решился заговорить в храме — всего этого добился её муж. Даже Аллек, который так редко видел отца, вёл себя будто его копия. Словно сыну не досталась и капля её крови.
И она ненавидела всё это. Ненавидела свою беспомощность. Свою бесполезность. Свою ничтожность. И потому, в том числе, отослала сына с острова завтрашним рейсом. Чтобы избавиться от него. Освободиться. Вырваться из этой клетки.
Тому была причина, которую Элиза смогла осознать только теперь. Персиваль был прав — все заслуги действительно принадлежат ему. А что она из себя представляет? Что останется, если вдруг она... Если случится так, что однажды она исчезнет? Умрёт и превратится в ничто, не оставив и следа.
Поэтому она зацепилась за предложение Оливии. Не ради неё, не ради Эллиота, не ради Аллека. Не ради людей Иль’Пхора. Ради себя самой. Чтобы наконец хоть что-то сделать. Что-то после себя оставить. Что-то, чем можно было бы гордиться.
Вот только... Она снова струсила. Решила пойти по простому пути. Решила опять обратиться за помощью к Персивалю, чтобы он сделал за неё всю трудную часть. Он встретится с генералом, пообщается с Эллиотом, найдёт какое-то решение, как находил всегда, а она — получит от людей благодарность. Сможет горделиво выхаживать по храму, чувствуя себя спасительницей острова. Как делала все годы до этого.
Персиваль был прав. Таков был план Эллиота. Таков был её план. Таков был её ответ Иль’Пхору, который неожиданно дал ей возможность. Возможность измениться. Возможность заслужить... спасение. И Элизе стоило вновь отправиться в храм, чтобы извиниться перед ним за то, что она едва эту возможность не упустила.
— Прости... — прошептала Элиза едва слышно. Поняла, что обращается не к Иль’Пхору, а к мужу, которым едва не воспользовались из-за неё. Едва не воспользовалась она сама. Извинилась за то, как долго планировала этот разговор. За этот ужин, который сама готовила, чтобы его задобрить. И поняла, что этого недостаточно. — Прости, Перси.
Это было совсем другое извинение. Не за то, что было сделано. А за то, что она собиралась делать дальше. Поняла, что ей не нужно его одобрение. Не нужна его помощь и защита. И окончательно решила, что завтра утром снова отправится в храм. Встретится с Летицией и предложит ей свою помощь. И сделает всё, что от неё потребуется. Она, а не Перси.
И в этот момент Персиваль произнёс:
— Я... Ты тоже меня прости. Прости, ведь даже если бы я хотел... Я не смогу помочь с генералом...
Голос его был каким-то загробным, и Элиза буквально почувствовала его боль. Подняла глаза, и Персиваль окончил фразу:
— Дело не только в Эллиоте. Я... — Он сглотнул. Похоже, собираясь с духом. Элиза не могла сказать точно, ведь ещё ни разу не видела мужа испуганным. — Сегодня... Сегодня меня отстранили от службы.
Глава 10. Клетка. Часть 7
— Сегодня меня отстранили от службы.
Персиваль сказал это и оцепенел. Слова сами слетели с губ. Оторвались от него, будто камень от изветшалой стены, донимаемой ветром. Застыли в воздухе. Заныли где-то в груди.
Он знал, что не должен произносить их. Не должен выпускать наружу. Ведь теперь, приняв форму, вырвавшись на свободу, слова эти наконец стали реальностью. И, как бы сильно не хотелось, он больше не мог отрицать случившееся.
Но была и другая причина.
Элиза вздрогнула. Захлопала ресницами. И на мгновение — на одно бесконечно долгое, проклятое мгновение — случилось то, чего он так боялся. То, чего он ожидал. В её глазах промелькнула радость.
Конечно. Он не питал иллюзий по поводу её отношения к военной службе. Знал, что она мирилась с ней, свыклась. Даже старалась делать вид, что ничего не имеет против. Но сейчас не смогла скрыть истинных чувств — пусть и на мгновение.
И этого хватило. Хватило, чтобы напомнить Перси о его самообмане. Ударить больнее самого отстранения. Больнее слов подполковника Орсела. И на миг он задохнулся от этой боли.
Возвращаясь домой, он всегда запирал тьму внутри себя. Прятал в тёмном чулане. Делал вид, что её не существует. Не только из-за страха, что Элиза увидит и испугается. Но и потому, что каждый раз боялся этого взгляда. Напоминания о том, что она так и не смогла принять его, полюбить полностью. Всего без остатка. А лишь его часть, иллюзию, которую он долгие годы создавал.
Обычно, его это устраивало, ведь зверь, его вторая половинка, не мог этого видеть. Но сейчас всё было иначе. Тьма не была заперта. Зверь внутри услышал эти мысли. Восстал, против этого взгляда. Забурлил, забился внутри. Потребовал дать ему волю.
— Ты... Тебя отстранили? — Элиза подняла ладонь к лицу. Ресницы её задрожали. А в голосе зазвенели жалость и скорбь. Почти искренние. — Боги, как... За что?
— Я...
Персиваль не знал, что сказать. Он не был уверен, что понял, почему с ним так поступили. И в тоже время сомневался в своих собственных оправданиях. Если он всего лишь выполнял приказ, если он всё сделал правильно, тогда почему же его выкинули, как клинок, начавший покрываться ржавчиной?