Танец меча
Шрифт:
– Багрову.
– А-а, - протянула Бэтла.
– А почему, кстати, тут нет Ма… грова?
– Я не желаю его видеть.
– Но почему?
– Просто не хочу, и все. Чего тут непонятного?
– повторила Ирка тихо, но упрямо.
– А куда он, кстати, делся?
– спросил Меф. Никто этого не знал.
Мошкин, единственный видевший сегодня Багрова, переглянулся сам с собой в зеркале и нашел себя очень таинственным. Про Багрова Евгеша не упомянул: как человек чуткий, он улавливал, когда лучше молчать.
– Мир полон загадок!
– сказал он очень секретным голосом
Глава 10. Окаянный колдунец
Когда человек гриппует, он, сам того не желая, размножает вирус и всем его раздает. Когда человек в злобе или раздражении, он размножает злобу и раздражение.
При увеличении нагрузки из любого, самого золотого человека, начинает лезть грязь, как из посудной мочалки. А раз так, стоит ли себя жалеть? Может, стоит себя нагрузить и сжать мочалку так, чтобы грязь вытекла вся?
«Книга Света»
Устало шаркая, Пуфс прошел по резиденции на Большой Дмитровке. Приемная была погружена в полумрак. Свет повсюду погашен. Черные окошки, куда комиссионеры всовывали липкие лапки с эйдосами, казались сосущими провалами и были даже чуть темнее, чем просто темнота.
Совсем один. День не приемный. Младшие стражи распущены. Правда, Зигги знал, что пустота эта обманчива. Стоит хлопнуть в ладоши и…
Пуфс не хлопал. Только жалел, что не на кого поворчать. Даже его боевое тело куда-то ушлепало и бродило со своей любимой «мамочкой». Пуфс сгоряча послал за ними двух младших стражей, но вернул их от дверей. Он вспомнил, что все решения, касающиеся Прасковьи, принимает лично Лигул. И вот теперь, в темной приемной, приседая от страха, связался с начальником канцелярии мрака. Для этого в его ящике лежала огромная черная трубка с отрезанным проводом.
Трубка называлась «расстрельная». Когда-то с нее отдавали приказ на полигон в Бутово. Всегда один и тот же. Волнуясь, Пуфс четко доложил ситуацию. Из трубки дохнуло жаром и аммиаком. Должно быть, в главной приемной опять вышел из строя кондиционер.
Несколько секунд трубка молчала. Пуфс слышал только дыхание Лигула. Это было кошмарно. Сердце у него каменело, а дарх скручивался. А потом спокойный, немного хриплый голос произнес:
– Она же совершеннолетняя, не так ли?
Пуфс - опытный чиновник - мгновенно уловил, куда дует ветер.
– Так точно, - сказал он одубевшим от рвения голосом.
– Господин начальник русского отдела, вы меня удивляете! Неужели вы считаете, что взрослая девушка сама не вправе распоряжаться своими поступками?
– Так точно!
– Что «так точно»? Так вправе или нет?
– передразнил Лигул.
– Вы сами себя слушаете?
– Да… то есть нет! Вправе… распоряжаться!
– От оговорки у Пуфса пересохло в горле.
– Что вы там пищите? Вы что, меня боитесь, Пуфс?
Пуфс вцепился в край стола. Этот вопрос был еще страшнее. На него нельзя было ответить ни «да», ни «нет». К счастью, Лигул не стал добиваться непременного ответа.
– Да и вообще, если не позволять молодым людям всего, что им заблагорассудится, из них никогда не вырастут настоящие мерзавцы! Это подметил еще сказочник Андерсен. Вы любите сказки, Пуфс?
– спросил он со смешком.
– Да, - на всякий случай соврал Пуфс.
– Я понял это, читая ваш квартальный отчет! Надеюсь, хотя бы с ножнами провала не будет!
– холодно сказал Лигул, и трубка замолкла прежде, чем Пуфс сумел разомкнуть челюсти.
Пуфс еще пару минут продержал трубку в потной ладошке и осторожно опустил в ящик стола. Работать с Лигулом чудовищно трудно. Он никогда ничего не забывал, никогда никому не прощал и прекрасно помнил абсолютно все свои слова. Для подчиненных иметь такого начальника - самое большое наказание.
Пуфс выждал где-то час, давая себе окончательно успокоиться, а потом занялся лишенцем.
На этот раз лишенец появился сам. Без руны. Пуфс был слишком осторожен, чтобы подставляться. Он просто громко окликнул - и все. Семь теней окружили стул, на котором, обмахиваясь крылом валькирии, сидел Пуфс. Там, где по крылу ударил клинок, запеклась кровь.
– Интересно, у новой валькирии-одиночки будет лебедь? И если да, то с двумя крыльями или с одним?
– спросил Пуфс, кивая лишенцу.
Тот не ответил. Шесть рук протянулись к крылу. Бесплотные руки прошли его насквозь. Ни одна не смогла взять.
– Что, не получается без разрешения?
– сочувственно спросил начальник русского отдела.
– Разумеется, я подстраховался.
– Отдай его нам!
– потребовали шесть теней. Седьмая молчала.
Пуфс покачал головой.
– Ножны!
– напомнил он.
– Крыло!
– прошуршали шесть теней голосом-которого-не-было.
Пуфс зацокал языком.
– Тце-тце! Из-за этого крыла Эстик потерял хорошего бойца. Нет, я отдам его только в обмен на ножны, и не раньше!
Семь теней пришли в движение. Пуфс не успевал следить глазами за их быстрыми перемещениями. Они то сплетались, то расплетались, как древесные корни.
– Обманет, - сказали шесть теней.
– Не обманет, - прошептала седьмая тень.
– Разве он один помнит, что случилось 14 мая 1509 года между часом, когда начинают петь соловьи, и часом, когда высыхает роса?…
Пуфс, услышавший только дату, вздрогнул и торопливо повернул голову. Узнать тень было невозможно: серое лицо не имело черт.
– Прошу тебя, тень, замолчи! Какой смысл ворошить прошлое?
– сказал он с нервным смехом.
– Вот крыло! А вы найдите мне ножны!
Шесть теней одновременно протянули левую руку, и крыло валькирии исчезло. Только одинокое перо осталось лежать на полу. Седьмая тень, стелясь, коснулась его всем своим долгим бесплотным телом, и перо пропало.
– Эй, а ножны!
– нервно напомнил Пуфс. Совещаясь, шесть теней сомкнулись головами.
Седьмая осталась в стороне. Только покачивалась, словно от сквозняка.
– О ножнах скажем завтра! Чтобы все узнать, теням нужна ночь, - прошуршали тени.
Лишенец завертелся как маленький ураган. И, несмотря на то что Пуфс был стражем мрака, его захлестнула волна гадких желаний, ненависти, раздражения, тревоги - всего того, что лишенец вбирает в себя как в губку и разносит повсюду, где бы он ни был.