Танец меча
Шрифт:
Добряк залаял с балкона вслед чихающему монстру, окутанному сизым облаком. Корнелий поднялся с пола и уставился на опрокинутый мольберт.
– Я понял!
– сказал он.
– Чего ты понял?
– спросила Варвара.
– Звонил явно не слон. И надо ему явно не шоколада!
Вернулся Эссиорх поздним вечером. Его мотоцикл завалился под деревом, как загнанное больное животное. Варвара давно ушла. От Добряка остался собачий запах и погрызенные ножки стула.
Корнелий лежал на диване и сам себе играл на флейте. Эссиорх
– Варвара меня не понимает!… И я сам себя не понимаю! Один Добряк меня понимает, но и он, между нами, собака порядочная!
– пожаловался он Эссиорху.
Хранитель не отвечал. Корнелий забежал сбоку и на глазах у друга увидел слезы.
– Улита на Большой Дмитровке, у мрака! Мне туда не прорваться!
– сказал Эссиорх отрывисто.
– Во дела! Неужели сама вернулась к мраку?
– не поверил Корнелий.
Шлем как живой выкатился из-под стола. Эссиорх пинком загнал его обратно.
– Нет. Но у них есть над ней власть. Будь у Улиты решимость вырвать все прошлое с мясом, насовсем вырвать, по крови, свет - не мы с тобой, а тот свет, о котором мы знаем - помог бы ей. Стены Дмитровки не удержали бы ее. Никакой жалкий контракт, никакие капли крови… А так… Пока не возненавидишь себя старого - не станешь другим.
– Она хотя бы жива?
– озабоченно спросил Корнелий.
– Я поймал суккуба, который оттуда вышел. Он сказал, они держат Улиту взаперти… Пуфсу сейчас не до нее. Он хочет досадить не только мне, но и Арею… Скоро тот дерется с Мефодием!
Глава 17. Вертикальный враль
Честный ответ можно получить только на честный вопрос. Иначе получится бессмыслица. Ни ответ без вопроса, ни вопрос без ответа ценности не имеют. А потому, пока ты не спросил, никто тебе отвечать не будет.
Йозеф Эметс, венгерский философ
Ромасюсик склонился в приторном поклоне. Махнул рукой.
– Дверь открылась. В квартиру протиснулся волосатый человек в красной пайте, с лицом злобствующего тушканчика и торчащими передними зубами!
– сказал он, нагло глядя на Мефа.
Буслаев оглянулся, хотя и без того знал, что красная пайта только на нем. Пока он размышлял, в какую сторону провернуть Ромасюсику забитый осами нос, Прасковья оглушительно расхохоталась, и Меф понял, что Ромасюсик всего лишь послужил ей рупором.
Дафну же и Мефа волной смеха отшвырнуло к вешалке. Коляска с Иркой откатилась на метр и была поймана Багровым. Депресняк, припав брюхом к паркету и разметав крылья, чтобы казаться больше и страшнее, шипел на дверь комнаты. Оттуда появился вначале Мошкин, потом Чимоданов с Натой и, наконец, с лицом нашкодившего ясельника, выглянул великан Зигя. Чтобы не зацепить затылком дверную коробку, при ходьбе он опирался на пальцы рук.
Прасковья поманила к себе Зигю и через Ромасюсика что-то сказала ему. Зигя выслушал, шмыгнул носом и с просветлевшим лицом устремился к Мефу.
– Папа, Зигя сегодня никого не обижал! Был хороший мяльсик! Слусал маму. Днем лег спать без скандаля!
– сообщил он ему.
Меф ошалело моргнул.
– Ты мой папа! А она мама! Папа, обними маму!
– потребовал подученный Зигя. Он сгреб «папу» рукой и потащил к «маме».
Меф тревожно оглянулся на Дафну. Та дернула плечом: мол, выкручивайся, как знаешь, а я - пас. Буслаев вовремя поймал за ухо злорадно ухмыляющегося Ромасюсика и, оторвав его, предложил Зиге.
– Се-нить шладенькое?
Карапуз мгновенно бросил «папу» и, капая слюной, зачавкал шоколадным ухом. Ромасюсик сердито запыхтел. На отращивание нового уха у него уходило несколько часов. Плюс некоторое количество сахара.
Напружиненный Депресняк издал зашкаливающий по громкости вопль, рассек воздух крыльями и прыгнул. Из комнаты вытек джинн. Небрежно посмотрел на Ирку, озабоченно на Даф и ее флейту и мрачно на Багрова. Внутри его контура болтался застрявший, как в киселе, кот, полосовавший когтями воздух.
Эйшобан небрежно поймал его за основание крыла, вытащил из себя, закинул в ванную и захлопнул дверь. Некоторое время он поискал на себе рот и обнаружил его сползшим на шею. Оттуда, с шеи, рот злорадно улыбнулся Мефу.
– Меня зовут Эйшобан. Я король джиннов! Ты… ну-ка, дай посмотреть! Да, точно ты!… освободил меня и должен умереть!
Буслаеву шутка не понравилась. Главным образом потому, что это была не шутка.
– За то, что я тебя освободил?
– За то, что освободил так поздно! Последний срок, когда я обещал себе не психовать, истек двести лет назад!
– сообщил джинн.
– Двести лет назад я не успел родиться!
– Значит, надо было поспешить! Я не обязан это контролировать! Напомни мне, как тебя зовут, и готовься к смерти!
– истерично заявил джинн и стал на глазах закручиваться. Спиралью.
Меф хотел вякнуть что-то протестующее, но Дафна наступила ему на ногу. И, как всегда, оказалась права. Видя, сколько тут возможных клиентов, джинн решил маленько повременить.
– Слушайте меня! Я Эйшобан Всезнающий, отыскивающий звезды в небе и песчинки на морском дне! Я найду все, что вы захотите! Но горе, если вы не пожелаете этого взять! Ну же, жду заказов!
– с пафосом возгласил он.
Первым проснулся Чимоданов.
– Азотные удобрения… алюминиевая стружка… урановый стержень?
– увлеченно забормотал он, переглядываясь с Зудукой.
Эйшобан сдвинул сползший на подбородок глаз и моргнул.
– Может быть, клад? Артефакт? Или копи царя Соломона?
Петруччо поморщился.
– Зачем так мелко? Меня устроят все мировые запасы золота… И, пожалуйста, одним слитком!
– А если самый крупный в мире рубин? А?
– затосковав, предложил джинн.
Чимоданов ухмыльнулся.