Танец меча
Шрифт:
– Пусти к ней, пусти к ней, пусти к ней!
– повторял он при каждом ударе.
Меф понял, что дальше тянуть нельзя. Драться с Эдей ему не хотелось. Он распахнул окно и высунул голову. Отсюда, с верхнего этажа, двор казался крошечным. Крыши машин, как почтовые марки.
– Нет!
– заорал Эдя.
Отпустив ворот Буслаева-старшего, он всем телом врезался в дверь и прорвался на кухню. Меф разжал руку. Серебристая капля шара, уменьшаясь, полетела вниз. Момента, когда он врезался в асфальт, Меф не увидел, потому что вместе с отцом повис на плечах у рычащего Эди, который
«А если не лопнет?» - подумал он, но в этот момент с улицы донесся хлопок, и сразу же Эдя перестал биться.
– Слез с меня быстро, салага! Скамейки в парке!
– сказал он обычным голосом.
– С тобой точно все в порядке?
– недоверчиво спросил Меф, знавший, какими убедительными могут казаться хитрящие психи.
– Со мной - да. Но с твоим носом будет нет, если не слезешь!
Меф слез, предварительно отобрав у него топорик. Хаврон хмуро одернул рваный свитер.
– Больные вы все какие-то! На людей кидаться! И что я вам сделал? Тихо-мирно пришел с работы!
– пожаловался он.
– Да ты на ней уже неделю не… - начал растрепанный Буслаев-старший.
Зозо поспешно зажала ему рот ладошкой. Она первой сообразила, что Эдя ничего не помнит. Из его жизни аккуратными ножничками выстрижены десять дней. Вместе со всеми воспоминаниями.
Меф повернулся, собравшись уходить.
– Ты плохо выглядишь, Эдя! Выпей йоду!
– посоветовал он.
Полоса счастья - обычно аванс. Полоса неприятностей - гонорар за все «хорошее», что мы когда-то кому-то сделали. У Эди после длительных гонораров, которые он себе выплатил стеклянным шаром, настала пора авансов. И главным его авансом стала Аня, причем при обстоятельствах почти романтических…
Вообще, говоря глобально, Хаврон был романтиком два раза в жизни - и оба раза с Аней.
Началось все просто. Эдя возвращался с работы, откуда его забыли выгнать, как до этого забыли оформить. В правом кармане у него лежали чаевые, довольно щедрые, а в левом - огромная, с два разбойничьих кулака, аргентинская котлета в капустном листе, которая не понравилась клиенту, но очень понравилась самому Эде.
Время было недетское - около часа ночи. Метро еще ходило. Машинисты откровенно зевали: их железным поездам хотелось в кроватки. Эдя шагнул на платформу своей любимой станции и сразу оказался в гуще событий.
Карманников было трое. Один, мускулистый и агрессивный, обеспечивал прикрытие. Другой, артистичный, косил под интеллигента. Он же в основном и работал. Третий отвлекал внимание нестандартным поведением в амплуа дурачка: притворялся пьяным, на всех падал, шумел. Но сейчас, ночью, они особо не скрывались и сработали грубо: перед закрытием дверей сдернули с девушки сумку и выскочили.
Девушка, вместо того чтобы тихо проливать слезы, рванула следом и ухватила последнего из бегущих за куртку. Эдя появился из своего вагона как раз в секунду, когда все трое взяли девушку в клещи. Церемониться с ней они явно не собирались.
Однажды, на первом курсе вуза, откуда он потом благополучно вылетел, Эдя уже спасал девушку от бандитов. Случилось это ночью в парке. В то время он был тощ, лохмат, зато начитан. Вспомнив пример благородных рыцарей, которые, выкупая у разбойников девушку, бросали с коня мешочек с золотом: «Возьми и отпусти ее!», Эдя с теми же словами бросил бандитам свой бумажник. Воришки от удивления схватили его и убежали.
Спасенная Эдей девушка оказалась в подпитии. Вместо того чтобы вознаградить своего спасителя поцелуем, она неумело лягнула его ногой и ушла, нетвердо ступая. Проводив ее грустным взглядом, Эдя запоздало вспомнил, что в бухмажнике остались ключи от квартиры и паспорт…
Прошли годы. Эдя стал упитан и циничен. Пока он соображал, в каком ключе должно проявиться его негодование и можно ли как-нибудь обойтись без торжества справедливости, девушка обернулась. У нее было красно-белое, испуганное, очень знакомое лицо. Эдя узнал Аню.
Дальше началась сплошная героическая сага. Эдя бросился на помощь. Сбить с ног он сумел только одного, самого дохлого - того, что косил под пьяного. После первого же удара он улетел сразу и с невероятной готовностью.
«Артист» с необыкновенной скоростью отскочил, укрывшись за спиной здоровенного. Слаженность у них была потрясающей. Мощный карманник тратил свое свободное время с толком. Об его пресс Эдя отшиб себе кулак. В следующую секунду его боднули в лицо лбом и добавили чугунным кулаком по шее.
Эдя упал и по мраморному полу подкатился к чьим-то ногам.
Еще точнее: к огромным ногам.
Совсем точно: к гигантским ногам.
Эдя вскочил и оторопел. Пустая станция оказалась не так уж пуста. На каменной скамейке с деревянным сиденьем - одной из тех вечных скамеек, что так ценят архитекторы московского метрополитена - сидела трогательная парочка: Зигя и Прасковья. Прасковья дремала у Зиги на плече, Зигя ковырял в носу пальцем. Эдя не стал медитировать, соображая, откуда Зигя здесь взялся.
– Помоги! Они хотят меня убить!
– заорал Эдя, чудом пропуская над ухом каменный кулак вошедшего в раж качка, которому хотелось добить его во что бы то ни стало. Слабоумного и бледную девушку в счет он явно не принимал.
Зигя вытянул из носа зеленую козюлю и стал размышлять: съесть ее или вытереть об лавку. В финале победил первый вариант.
– Ну и сто?
– грустно спросил он. Карманники сбили Эдю с ног и стали пинать в четыре ноги.
– Насовсем убить!
– заорал Эдя. На разбитых губах кровенились пузыри.
Зигя вздохнул и подпер кулаком щеку. Известие его опечалило, но на поступки не подвигло.
– А еще у них есть конфета, которую они тебе не дадут!!!
– задыхаясь, выкрикнул Эдя.
Зигя поднял голову.
– Какая конфета? Касная, которую мама обесяла на день роздения?
– недоверчиво спросил он.
– Касная, касная! Они ее забрали! Не будет у тебя дня рождения!
– закивал Эдя, не зная, к чему это приведет.
Гигант широко открыл глаза.
– У Зиги не будет дня роздения? Зиге не исполнится чесыре годика?