Танец падающих звезд
Шрифт:
— Кто?! Какой старик?
— Кажется, его зовут Таццина.
— А почему у него было письмо для Греты?
— Я не знаю, может, его почтальон потерял… Не знаю.
Серена поднесла руки к губам и широко раскрыла глаза. Улыбка исчезла. Ее сменила горькая морщина на лбу.
— Подожди меня здесь.
Она бросилась в свою комнату и закрыла за собой дверь. Сунула руку за раму. Писем не было. Грета нашла их. Серена вышла из комнаты и накинулась на Ансельмо:
— Почему ты не отдал это письмо мне?!
— Но там было имя вашей дочери, — попытался объяснить он.
Бесполезно. Серена потеряла
— Что ты себе позволяешь?! Как ты смеешь?! Ты ничего не понимаешь, ты не можешь понять… это наши семейные дела…
— Простите, я не знал.
— Не знал он! Конечно, ты не знал! Что ты можешь знать?! Ты даже не представляешь, что ты наделал!
— Нет, не представляю. Но если вы объясните, что произошло, я пойму и смогу вам помочь.
— Не сможешь.
— А я думаю, смогу…
— Слушай, иди домой, — прервала его Серена. — Нет, правда. Так будет лучше для вас обоих.
Так не будет лучше ни для кого. Он должен стоять на своем.
— Греты сегодня не было в школе, она не берет трубку со вчерашнего вечера, я переживаю за нее.
— А я не переживаю, по-твоему? — снова набросилась на него Серена.
Ансельмо увидел ее полные слез глаза и понял, что она сейчас чувствует.
— Я знаю Грету, я знаю, она сложный человек. Вам, наверное, было очень трудно растить ее одной. Но теперь вы не одна. Я здесь. И я никуда не уйду.
Серена открыла рот, снова собираясь протестовать, но передумала. Она тихо всхлипнула. Потом проглотила слезы и обвинения и сделала глубокий вдох:
— Ты знаешь, кто написал это письмо?
— Нет.
— Ее отец.
Ансельмо почувствовал пустоту в грудной клетке, и ему показалось, что он сейчас задохнется.
— Она ушла к нему.
— Это невозможно. То есть я хочу сказать, Маурицио живет в Неаполе.
— Значит, она поехала в Неаполь. Села на поезд и поехала в Неаполь.
Серена снова заглянула в Гретину комнату. Увидела велосипед дочери и поняла, что Ансельмо прав.
— Какая глупость! Правда, это очень глупо. Она об этом пожалеет, — подытожила Серена.
Ансельмо ее больше не слушал. Он слушал свой ветер.
— Я поеду за ней.
Поцелуй меня
Все! Кажется, я закончила.
Эмма сняла грязные перчатки и с легким чувством бросила их в мусорную корзину. Следуя указаниям Гвидо, она наконец привела в порядок свой голландский велосипед. Мастер склонился над рамой и внимательно изучил ее работу.
— Да, ты закончила, — подтвердил он с улыбкой. — Потом повернулся к Эмме: — Ты довольна?
— Мне доводилось делать и более приятные вещи, — пошутила рыжая.
Гвидо не ответил, продолжая улыбаться.
— Можно мне на нем прокатиться?
— Не можно, а нужно.
Эмма села на велосипед и проехала пару метров по мастерской.
— Не здесь, на улице! — подбодрил Шагалыч.
Эмма повернула к выходу. Ее проводили радостные взгляды друзей. Она доехала до конца бульвара, забрала вправо, сделала еще пару метров и резко затормозила. Отлично. Тормоза сработали безотказно. Она бы никогда не призналась в этом, тем более при Гвидо, но мысль о том, что она отреставрировала этот велосипед собственными руками, наполняла ее незнакомым прежде чувством удовлетворения.
Она повернула руль, собираясь отправиться назад, но вдруг услышала за спиной грохот мотоцикла. Эмилиано! Он вернулся. Как и обещал. Эмма прислушалась к волне чистой радости, поднимавшейся откуда-то издалека внутри ее. Он поравнялся с ней, притормаживая, и обогнал, чтобы припарковаться чуть поодаль. Поставил мотоцикл и пошел ей навстречу.
— Справилась? — спросил Эмилиано, с восхищением оглядывая ее тонкий силуэт на велосипеде. На Эмме было красно-коралловое платье. Она была похожа на только что распустившийся розовый бутон. Эмма заметила его восхищенный взгляд и осмелела:
— Справилась. Теперь твоя очередь.
— Я тебя удивлю.
Он уже это сделал, вернувшись в мастерскую. Эмма убрала за ухо прядь красных волос, наградив юношу кокетливым взглядом.
— Посмотрим, — сказала она и подмигнула. Потом надавила на педали и покатила к мастерской, шурша коралловыми лепестками.
Эмилиано шел за ней следом, медленно отмеряя шаги.
— Добрый вечер, — поздоровался он, едва переступив порог.
На улице уже вечерело. Гвидо только теперь это заметил.
— Добрый вечер, — ответил он.
Шагалыч и Лючия подняли в приветственном жесте черные от масла руки.
— Можешь выбрать какой-нибудь из этих, — сразу перешел к делу Гвидо, опустив принятые в подобных случаях церемонии.
Эмилиано мысленно поблагодарил его за это и спокойно подошел к велосипедам, выстроившимся вдоль стены мастерской. Он отбраковал первые, даже не взглянув на них толком, потом остановился и потянул один, почему-то понравившийся ему в двухколесной толпе. Склонившись над велосипедом и внимательно изучив сцепление и тормоза, юноша сделал недовольное лицо и продолжил поиски. Не произнеся ни слова, он повторил то же самое еще пару раз, но так и не нашел того, что искал. Гвидо наблюдал за ним с любопытством. Он не ожидал, что задира-мотоциклист потратит столько времени на выбор велосипеда. У мастера было ощущение, что главаря местных хулиганов привел в его мастерскую интерес, весьма далекий от механики. Но Эмилиано, казалось, по-настоящему увлекся поиском транспортного средства. Он осматривал один велосипед за другим и почти добрался до конца мастерской, когда наконец остановился перед изрядно потрепанным маунтинбайком. На педалях застыла вековечная грязь, заднее колесо было заметно смещено с оси. Эмилиано вывел велосипед из ряда у стены и изучил коробку передач. Потом переключился на колеса и искривленную раму.
— Он побывал в аварии, — сказал мотоциклист, обращаясь к Гвидо.
Мастер скрестил руки на груди и кивнул:
— Много лет назад.
— Почему за столько лет никто не догадался его починить?
Гвидо не ответил. Он молча смотрел то на велосипед, то на юношу, словно онемев от такой странной, неожиданной комбинации.
— Ну, вот ты догадался, — наконец ответил мастер.
Эмилиано сжал руки на руле. Хороший захват. Большие ручки, почти как на его мотоцикле.
— Хочу этот, — решительно сказал он и понес велосипед к раме из труб и болтов, на которой он накануне видел велосипед, готовившийся к ремонту. Закрепив перекладину, юноша повернулся к Гвидо: