Танец падающих звезд
Шрифт:
Грета подкатила ко входу в мастерскую, но не смогла остановиться.
Она приехала домой страшно голодная. Смела остатки ужина — и не наелась. Ей захотелось пить. Она выпила воды, молока, снова воды, апельсинового сока. Ей чего-то не хватало. Четвертого этапа. Шоколада. Во всей квартире не было и тени шоколадной плитки. Она могла выйти и купить ее. Ни малейшего желания. Ей захотелось спать. Заснуть глубоким, темным, как шоколад, сном и больше никогда не просыпаться. Она бросилась на кровать и ухватилась за подушку. Потом закрыла глаза и вытянула руку. И вдруг нащупала что-то под простыней. Тонкий край конверта.
Дорогая Грета,
Я так давно тебе не писал. Впрочем, учитывая то, что ты ни разу мне не ответила, я не уверен, что ты прочитала хотя бы одно из моих писем.
По причинам, которые я предпочел бы объяснить тебе лично при встрече, я приезжаю в Рим. Я буду один, и мне бы хотелось увидеть тебя, чтобы рассказать одну историю. Мою историю. И я хотел бы услышать твою. Пожалуйста, ничего не говори маме. Позвони по номеру телефона в конце письма — и я приеду, куда ты скажешь.
Жду не дождусь дня, когда смогу обнять тебя.
Грета вполголоса произнесла номер телефона, как магическую формулу слишком опасного заклинания. Она не видела своего отца десять лет. Последнее воспоминание о нем — ее третий день рождения. Отец подарил ей белого волка и пообещал, что скоро вернется, а волк пока будет ее охранять.
— Когда ты вернешься? — спросила она.
Он что-то ответил. Она не помнила что именно. Да и какая разница. Все равно это была ложь.
Сначала она считала дни, потом недели, потом месяцы. Потом она перестала считать. И перестала разговаривать с белым волком. Но волк не обижался. Он продолжал смотреть на нее блестящими глазами и охранять ее постель. Как глупо, думала Грета. Волк должен кусаться, а не сидеть тихоней на кровати. Чтобы наказать его, она оторвала ему нос. Но волк не разозлился. Тогда она решила запереть его в самом темном углу шкафа. А потом забыла о нем. Он не напоминал о себе и восемь лет смирно просидел в темноте — без носа, но навострив уши, готовый в любую минуту наброситься на злодеев.
На свой двенадцатый день рождения Грета попросила пару высоких черных ботинок и разрешения выбросить все платья в цветочек, которые мама упорно ей покупала. Ей подарили и ботинки, и разрешение. Складывая свою старую детскую одежду в черный мешок, Грета нашла волка. Он все эти годы сидел в шкафу. Без носа, в темноте. Ей захотелось обнять его. И поцеловать в безносую морду. Но она не сделала ни того, ни другого. Вместо этого она оторвала деревянную пуговицу от старого платья в розовых бутонах и божьих коровках и пришила ее к вытянутой волчьей морде. А потом дала ему имя: Волк.
Грета положила письмо на стол, а Волка себе на грудь. Посмотрела ему прямо в глаза и спросила:
— Ты готов кусаться?
Четкая граница
Она просто ушла. Ничего не объяснив.
— Опять?
— Мне казалось, нам было так весело. Мы уже поболтали, сделали ей прическу… Она была очень довольна, — вслух размышляла Эмма.
— А шопинг и шоколад? — вмешался любопытный Шагалыч.
Эмма грустно посмотрела на него и покачала
— Но почему? Что случилось?
Она молча пожала плечами. Потом сказала:
— Я надеялась найти ее здесь…
Эмма обвела мастерскую задумчивым взглядом. Лючия и Шагалыч пытались реанимировать его гоночный велосипед. Из глубины комнаты ей навстречу шел Гвидо, он катил за собой кремового цвета «голландца».
— А ты все-таки вернулась! У нас с тобой есть работенка. Помнишь?
— Конечно! Поэтому я и пришла, — солгала Эмма.
— Отлично. За работу!
Выбирать не приходилось. Хозяин веломастерской был упрямее ее. Эмма пыталась заплатить ему, чтобы он немного подремонтировал ее голландский велосипед и вернул ему былую элегантность, но Гвидо наотрез отказался. Единственное правило его мастерской состояло в том, что здесь никто никому ничего не платил. Если ты хочешь получить велосипед, ты должен сам привести его в порядок. В твоем распоряжении есть все необходимые инструменты и помощь других велосипедистов, но работать ты должен сам, своими руками. Это-то как раз Эмме и не нравилось.
— Хорошо, — согласилась она, отложив на время поиски Греты и решив, что позвонит подруге позже. Пока лучше оставить ее в покое. Наверное, ей и в самом деле надо немного побыть одной.
— А перчатки мне полагаются?
Эмме выдали перчатки. Она надела их и помогла Гвидо закрепить велосипед на железной раме из труб и болтов, выполнявшей функцию подставки. Когда они вместе подняли руль до высоты своих плеч, в дверном проеме за спиной мастера возник темный силуэт. Он сделал три решительных шага вперед и приветственно поднял руку.
Гвидо увидел, как глаза Эммы сузились в щелку, а потом широко раскрылись от удивления. Он обернулся. В его мастерскую вошел парень, который всего несколько недель назад разгромил ее. На этот раз он пришел один, без своих напарников, ходивших за ним тенью, и без мотоцикла.
— Тебе чего?
Гвидо сказал это тоном, обозначавшим четкую границу между тем, кто просит, и тем, кто дает. Эмилиано не стал ее нарушать:
— Велосипед.
Хозяин мастерской продолжал наблюдать за ним издалека. Эмилиано не двигался с места. Все остальные замерли в ожидании. Молодой человек понял, что придется просить. Он не привык это делать. От внушительной фигуры Гвидо отделился тонкий силуэт. Рыжий цвет Эмминых волос придал юноше смелости.
— Вы можете мне помочь?
— Можем? — спросил Гвидо, обводя взглядом стоявших рядом ребят.
Голова Эммы поднялась и опустилась, прежде чем девушка успела о чем-то подумать. Шагалыч размышлял чуть дольше:
— Мочь-то можем, только я не уверен, что хотим.
Лючия присоединилась к вышесказанному, скрестив на груди пухлые руки.
Эмилиано обвел взглядом всю компанию: это была стена, отделявшая его от нее. Он должен был найти способ перелезть через стену.
— Что мне надо сделать, чтобы…
— Можешь, например, попросить прощения, — перебила его Лючия.
Просить прощения было трудно. Труднее, чем прийти в мастерскую. Даже глаза Эммы не могли ему в этом помочь. Но он должен был перелезть через стену.
— Сегодня я пришел один. Не так, как в тот раз.
На просьбу о прощении это было не похоже. На признание вины тем более. Стена стояла неприступно и смотрела на него выжидающе.
— Мне нужен велосипед…
Напрасные усилия. Восемь глаз уставились в него как пистолеты. Многовато для одного человека. Единственный выход — сдаться.