Танец с граблями

Южина Маргарита

– Что? Неужели сказала? – удивилась Кира.

– Не-а, не сказала, – печально скривилась Мария. – Представляешь, она мне говорит: знать, мол, ничего не знаю, а когда со мной чего произойдет, так я в другую больницу переберусь, нашим ни за что не доверюсь. Вот скажи, а?

– Знаешь, Маш, ты не ходи к той старушке, чего ты ей жизнь портишь? Ну сама подумай – что она тебе сказать может?

– Она должна проникнуться и помогать следствию, – упрямо выдохнула Мария.

– Как именно? Ну, о чем ты у нее спрашивала? Она же и в самом деле не знает – что тебе от нее нужно. Вопросы нужно задавать правильные. Вот она тебе скажет – давай, доченька,

спрашивай, все скажу, и о чем ты у нее спросишь? Что может знать старушка, которая на передачках сидит?

Мария задумалась, но ненадолго. Похоже, умственные упражнения она считала лишней тратой времени.

– И что ты предлагаешь? О чем спросить-то надо?

Кира взяла листок и на первой странице нацарапала.

– Вот что нужно: во-первых, список всего медперсонала, который в то время работал, во-вторых, список больных, а в-третьих… Это, конечно, старушке нипочем не узнать: в-третьих, надо бы узнать – не было ли в это время у кого-нибудь посетителей? На первое время хватит, я так думаю. А вообще… может, мы вообще зря к Лешакову прицепились? Со мной, кстати, сама Дарья Ивановна Рускова нынче беседовала.

– Да что ты? – выдохнула Маша. – И что она говорит? Опять стращает?

– Наоборот, просит прощения. Она, дескать, в таком ужасном состоянии была… Обещала помочь, рассказать все, что нужно, только спрашивай.

– А ты?

– А я… А я что-то не очень ей верю. Понимаешь, у них там в семье такая ситуация… Дарья – основная кормилица, работает только она, Русков же Антон, сама понимаешь, поэт, личность творческая, сидит дома, воспитывает ребенка, Дарье это вроде бы очень нравится, и вообще… Семью она любит страстно, мужа обожает, не беда, что еще и Лешаков на всякий случай имелся… сына тоже лелеет, потому что родить сама она не сможет, и сын Антона ей как нельзя кстати. В общем, не семья, а бочка йода с ложкой меда.

– Ты думаешь… – попыталась Мария догадаться.

– Да я ничего не думаю! Только непонятно, зачем столько времени скрывать, что Димка ей не сын? И еще, самое главное – на Рускова было совершено нападение, его полоснули ножом, и теперь он лежит в больнице.

Мария вытаращила глаза и боялась даже дышать, чтобы ненароком не пропустить хоть слово. Потом она вывела:

– Надо брать Рускову! Это Дашенька тут мудрит – всю свою семью завалила, а теперь… а теперь… может жить, как ей хочется!

– Она и жила, как ей хотелось. Нет, тут что-то не так, – призадумалась Кира. – Еще и Кауров куда-то подевался…

Сначала Кире не хотелось рассказывать Маше про Каурова, но тот отсутствовал уже подозрительно долго, с ним точно что-то произошло, и молчать об этом Кира больше не могла.

– Слушай! Ну просто вермутский… тьфу, Бермудский треугольник какой-то, – быстро перекрестилась подруга. – Ну просто все пропадают… а с ним что?

Кира подробно рассказала об их последней встрече.

– Надо спасать мужика. Не знаешь, как? – уставилась Мария на подругу.

– Пока нет. Вот что, ты сейчас домой беги, поздно уже. Тебя Толик скоро на порог не пустит с твоими расследованиями. А я ночью полежу, подумаю…

Маша весело рассмеялась. Потом как-то сразу погрустнела и призналась:

– Он меня не выгонит. Он сам только что ушел. Я ж тебе говорю – треугольник вермутский!

– Расскажи по порядку, – попросила Кира. Ее уже начало потряхивать от новостей, которые обильно сыпались на ее бедную голову, словно перезревшие груши.

Маша подошла к окну и в задумчивости стала обрывать листочки с цветка.

– А

чего тут рассказывать… Ну, заболел вчера мой любимый. Кашель откуда-то взялся, насморк, лежит красный весь, потный, чахнет по всем правилам медицинской энциклопедии. Ну, я все, как надо сделала, – градусником его полечила, чаю дала с малиной, клизму приготовила – ну все, как надо. А он только носом хлюпает – очень ему, значит, хреново. Я достала перцовый пластырь и налепила, куда только можно – на спину, на бока, на грудь, даже на шею один ляпнула. Полежал мой сердешный, а через полчаса, слышу, тихо так кличет, вроде как даже сил на крик не хватает: «Машенька, меня пластырь очень жжет, сними!» А чего там жжет-то? Ну, мне какое дело, я и сдернула – со спины, с боков, с шеи, конечно. Он как-то терпел, а когда я с его груди пластырь сорвала, тут такая истерика началась! Оказывается, у них в родне, ни у кого из мужчин волос на груди не растет, все лысое, как у младенца на попе, а у моего сердешного произрастали три волосинки в шесть рядов, так сказать. Я и знать не знала, а он-то их лелеял и холил, а с этим пластырем, будь он неладен, я всю его родовую «гордость» и выдернула! Разобиделся мой драгоценный так, что больной из дома сбежал – пока, говорит, новая шерсть не нарастет, через порог дома не переступлю. И не переступает уже второй день. Наверное, опять в командировку напросился. Так что я теперь свободная для поисков женщина.

Еще немного пощипав несчастный цветок, свободная женщина все же отбыла на место жительства. А Кира долго ворочалась в кровати, пытаясь представить себе, что же такое стряслось с Кауровым. Ей вдруг отчетливо припомнилось, как он свободно входит в ее дом, как он смело, по-хозяйски, кладет в холодильник свои продукты, как потом они вместе сидят за столом; она даже вспомнила, как он специально ее злил, а ей хотелось еще и еще раз увидеть, как он щурит глаза, как закидывает голову и как… нет, пусть только он ее не злит! И не убегает к Маше, и не приводит к себе девочек… Анечка – так, кажется, звали его последнюю. Хм… она поймала себя на мысли, что ей уже совсем не хочется, чтобы вернулся в родной дом Леонид. И вообще, Леня как-то проигрывал рядом с Кауровым. Вот если бы удалось его спасти, тогда бы… да черт с ним, пусть даже не «тогда» – просто бы спасти! Но как и где его искать?

Об этом Кира думала и утром, когда выгуливала Босса, и когда неслась огромными прыжками на работу, потому что она опять опаздывала, и даже когда проводила занятия.

Дети уже занимались играми, а Кира все так и не могла найти себе места.

– О-ой, Кира Сергеевна, а чо меня Света Киселева играть не берет? – отвлек ее от грустных мыслей Стасик Семенцов. – Они сами в дом играют, а меня не берут!

Стасик хорошо играл с девочками. Мальчишки его почему-то все время обижали, и с девочками он чувствовал себя комфортней.

– Света, почему вы его не берете? Вы в дом играете? Возьмите Стасика, он у вас папой будет.

– А у нас уже есть папа, – отмахнулась Света Киселева, заводила и лидер среди девчонок. – И чо это получится? Ребенок один, а папы два, так не бувает.

– А вот и бывает, а вот и бывает! – вдруг закричала толстенькая Аля Сидорчук, которая тоже стремилась стать лидером и поэтому всегда перечила Крюковой. – У нас мамина знакомая тетя Рая, у нее дочка Катька, так у нее два папы! Мама говорит: «Что же ты, Раюся, не скажешь, что доченька не Петина?», а тетя Раюся говорит: «А на фига мне это сдалось? Пусть думает, что его!». А у Катьки из-за этого два папы, вот!