Танец с огнем
Шрифт:
Посередине комнаты, взявшись за руки, самозабвенно кружились четверо:
Люба Осоргина-Кантакузина с развевающимися черными кудрями, красивая почти неприличной в этой комнате, цветущей красотой молодости;
Камилла Гвиечелли – босиком, в батистовом пеньюаре, который, казалось, был надет на бесплотный призрак;
Рослая немолодая женщина в клетчатом костюме, полосатых чулках и тяжелых ботинках на резинке, которая и являлась, по всей видимости, Глэдис Макдауэлл;
И, наконец, муж Энни – рыжий, веснушчатый фабрикант Майкл Таккер.
Под руководством Глэдис все четверо пели взрывающимися, запыхавшимися от движения и смеха голосами:
«Лукреция в ломбарде вареники варила,А МоннаДети визгливо хохотали и беспорядочно носились по двум смежным комнатам, как вспугнутые в курятнике куры. Луиза ловила их, растопырив руки, а, поймав, безжалостно щекотала.
Тринадцатилетний кузен Луизы Марсель сидел на полу, привалившись спиной к комоду, и сосредоточенно терзал губную гармошку Глэдис, пытаясь подыгрывать поющим. Звуки, которые он из нее извлекал, могли бы сопровождать порядочную кошачью свадьбу.
Все вместе выглядело так, как будто в комнату напустили веселящего газа.
Шокированная увиденным Энни, поразмыслив, нашла только одну возможность вмешаться в происходящее.
– Майкл, будь любезен! – громко и холодно произнесла она. – Я бы хотела с тобой поговорить.
Фабрикант оглянулся на голос, увидел жену и тут же остановился и разжал руки. Камилла упала бы, если бы Глэдис и Люша не подхватили ее с двух сторон. С покрытого веснушками лица Майкла медленно сходила краснота и выражение бесшабашного веселья, сменяясь пожалуй что недоумением.
– Мамочка пришла! – радостно завопила Роза.
– Не кричи так, милая, – Анна Львовна погладила дочку по волосам, не сводя взгляда с мужа. Люша усадила Камиллу на кровать, подложила ей под спину большую подушку.
– Энни, познакомься, это Глэдис…
– Да, конечно, очень приятно. Прости, Любочка, я только что пришла, устала и не хотела вам мешать… Я только заберу у вас Майкла…
– Мамочка, смотри! – Роза выплюнула на ладонь металлический шарик, отвинченный от кровати, и попыталась запихать его в узкий рукав платья Анны Львовны.
– Тьфу, гадость какая! – Энни отшвырнула обслюнявленный шарик и, буквально волоча мужа за собой, вышла из комнаты.
После ухода супругов Таккер веселье как-то само собой угасло, как будто они унесли его с собой.
– Красивая Энни, правда? – спросила Люша у Глэдис.
– Красивая? – Глэдис сложила трубочкой ярко-накрашенные губы. – Ну да, красивая, пожалуй. Как ведро холодной воды.
– Почему так? – тихо улыбнулась оригинальному обороту Камиша.
– Вот так. Каждому свое нравится. А если ты, к примеру, лошадь, и к тому же непоеная…
Люша рассмеялась. Луиза подхватила ее смех – она была единственной, кого странный смех Люши не пугал и не обескураживал. Она даже не понимала: что в нем такого?
– Любочка, – прошептала Луиза на ухо молодой женщине. – Ты только сразу не уходи. Я сейчас прокрадусь и подслушаю, как Энни будет Майкла честить. Потом приду и все вам расскажу, это же наверняка занятно выйдет…
– Ага, – не удивляясь, кивнула Люша.
Интриги и сплетни процветали в семье Гвиечелли, как в любой многочисленной и добропорядочной итальянской семье.
– Майкл, от тебя я во всяком случае не ожидала… Мама с самого начала ни в чем не может отказать Любочкиному напору, но – ты! Неужели ты не понимаешь, что в Камишином положении такие дурацкие развлечения категорически не показаны?! Ей же станет хуже скорее всего прямо сейчас, и уж наверняка – нынешней ночью…
Голос Анны Львовны, всегда такой плавный, сдержанный, сейчас едва заметно дрожал. Впрочем, это, скорее всего, лишь казалось – из-за колеблющихся отражений в зеркалах, неровных, темных и мутноватых, глядящих на супругов Таккер со всех сторон. Зеркала разных размеров и конфигурации – большое настенное, в раме, напоминающей римскую триумфальную арку, легкий резной трельяж с фигурками крылатых путти, зеркало со свечами, зеркало-часы с Зодиаком и медленно кружащейся галантной парой, ручное зеркало, обрамленное в пожелтевшую от времени слоновую кость… Старинная коллекция – память о знаменитой некогда семье венецианских мастеров-зеркальщиков Гвиечелли – разместилась
Понятно, что одного уиппета для успешной конкуренции было маловато. Обычно, впрочем, ему успешно содействовал сам хозяин. Но, увы, не сейчас.
– Darling Энни, прости, не удержал себя…
Сидящий на хрупком венецианском стуле фабрикант изобразил раскаяние всей верхней половиной туловища – опустил руки и плечи, полуприкрыл глаза, и даже оттопыренные, в веснушках уши как будто потеряли свою хрящевую упругость и слегка обвисли.
– Она такая смешная есть – эта артистка, подруга Любочки. Мы говорили с ней по-английски, вспомнили детство – она в Америке, я в Англии, но одинаковый… social stratum… И потом так хорошо веселиться… как это выразить… Люба говорила мне… Вприпрыжку – вот! Энни, твои братья, кузины и племянники чудесно играют и поют, я sincerely делаю это признание, но почему я всегда засыпаю?.. Я думаю, что иногда можно веселиться вприпрыжку! Мы с братом тоже делали так. У нас в пабе «Dead horse»…
– Не устаю удивляться тебе, Майкл. Нашел время и место для ощущения классовой солидарности, – вздохнула Анна Львовна, и глубины зеркал затуманились на миг сочувственной тенью. – Действительно как ребенок, ей-богу. Я должна напоминать тебе, что ты взрослый человек, глава семейства, владелец двух фабрик? Пора бы тебе уже самому понять, что трактир «Дохлая лошадь» остался далеко в твоем прошлом… Поверь, это необходимо, потому что, как говорят в России, нельзя долго сидеть на двух стульях сразу. Если не предпринять решительного разделения в своей голове, то очень трудно поступать по совести и долженствованию в самой жизни. Взять хоть этих твоих революционеров…
– Ты как всегда права, darling! – Майкл притянул к себе обнаженную руку жены и звучно чмокнул ее чуть повыше локтя. Анна Львовна едва заметно поморщилась. – Ты говорила с самого начала, а я не слушал тебя. Теперь они мне надоели!
– Ebbene, grazie a Dio! (Ну, слава Богу – итал.) Но… что же случилось? Расскажи мне!
Брак Анны Осоргиной и Майкла Таккера был союзом очень разных, почти несовместимых на первый взгляд людей. Но он был основан на доверии и откровенности, и от этого весьма выигрывал. Инициатором такого положения вещей был Майкл. Он был упрям и неизменно поступал по-своему, но считал важным мнение супруги по самым разным поводам и всегда внимательно его выслушивал. Анну Львовну, по природе скрытную, подвигло на соглашение обыкновенное любопытство. Жизнь мужа не ограничивалась домом и семьей и была куда разнообразнее, чем ее собственная. В результате достигнутых договоренностей супруги рассказывали друг другу даже весьма рискованные вещи. Например, Майкл знал все о страстных письмах, которые когда-то писал его жене юный Максимилиан Лиховцев, пылко и платонически влюбленный в Анну Львовну. А Энни, в свою очередь, была в курсе того, что еще со времен московского восстания фабрикант Майкл Таккер дает деньги на революцию группе левых эсеров. Как ни странно, но он даже разделял некоторые пункты эсеровской партийной программы. Например, Таккеру, который лично входил во все мелочи производства на своей фабрике, казалось правильным, чтобы земля принадлежала тем, кто ее обрабатывает, а не помещикам, круглогодично живущим в Петербурге, а то и в Париже. Кроме того, Майклу очень нравилась русская поговорка «на то и щука в озере, чтобы карась не дремал». Роль жирного карася он отводил себе, прочей буржуазии и всей государственной махине Российской империи, которая казалась ему слишком неповоротливой и нуждающейся в реформах. А роль мелких хищных щук принадлежала всяким революционным группировкам, попутно будоражащим сонные народные массы.