Танец с тенью
Шрифт:
Я могла прийти совершенно уставшая после занятий, а он молча устанавливал на магнитофоне запись со своей странной космической музыкой, усаживал меня на соседнюю кровать, сам устраивался на своей и выключал свет.
Мы могли молчать часами, слушая музыку, читая, просто думая о своем. Он говорил, что, если люди близки по духу, им необязательно что-то обсуждать, им комфортно вместе даже в полной тишине. Знаешь, кроме него, пожалуй, лишь с тобой я могу молчать и чувствовать себя при этом очень спокойно и уверенно. Я могла забежать часов в десять вечера, объявить, что падает первый настоящий снег, и он покорно одевался и шел бродить со мной по улице. А на мой день рождения он просто зашел за мной после занятий и увел на весь вечер гулять по весеннему парку.
Мы попали под дождь, видели первые цветы, наблюдали за птицами. Он знал, что я писала стихи, и часто был первым читателем. Во всем этом была одна большая и чувствительная ложка дегтя: те самые странные книги, которые он читал.
Глеб увлекся учением одного из индийских философов. Помимо техники медитации, с которой, кстати, Глеб ознакомил и меня, эти трактаты были пронизаны одной общей идеей: ни к чему и ни к кому нельзя привязываться. По словам этого горе-философа, основная беда современных людей – это привычка, привязанность к вещам, животным, людям. Любое привыкание несет в себе неизбежность горя и боли при непременном будущем расставании. Не рекомендовалось привязываться даже к родителям и друзьям. Я часто спорила с Глебом на эту тему, но что я могла сказать взрослому парню с высоты своих прожитых в теплице восемнадцати лет?
Я знала, что, когда придет пора уезжать из общежития, института, Глеб сразу же выбросит меня из головы, забудет, как глупую случайность. Единственное, о чем я попросила его еще за год до его отъезда, – попрощаться со мной. И нужно отдать ему должное – он это сделал.
Но как! Вся его группа уже сдала дипломы, я не видела его уже пару месяцев, когда он неожиданно появился на пороге моей комнаты и предложил прогуляться. Мы прошли километра три до совсем не ближайшей станции метро, разговаривая о пустяках. Затем спустились в подземку. Одновременно пришли две электрички, он сел в одну, я – в другую.
И все. Представляешь? Как в старом дешевом кино. Наверно, он думал, что это было очень романтично. Самое смешное в этой истории, что мы встретились снова через четыре года. Я встретила на улице Валерку и пригласила его в гости. Я позвала Инку, а Валерка привел Глеба.
Мы сидели, ужинали, болтали, шутили, и внезапно я поняла, что уже не считаю этого человека необычным, даже интересным. Он стал таким же, как все. Я тогда вышла на балкон покурить, он вышел за мной. И я сказала ему об этом, наверно, хотела отомстить за пережитое разочарование. Он знакомым жестом склонил набок голову и заметил, что ужасно тяжело разочаровываться в людях. Но еще тяжелее и больнее, когда кто-то разочаровывается в тебе. Потом он спросил, пишу ли я еще стихи. Я ответила – нет. Я на самом деле перестала этим баловаться после его ухода. Представляешь? Как отрезало. Вскоре я узнала, что Глеб заключил контракт с какой-то фирмой и уехал работать в Америку. А Инка обозвала его разочарованием всей моей жизни. – Женя тяжело вздохнула и потерлась носом о плечо Алекса.
– Наверно, вы были очень близки? – неожиданно хриплым голосом поинтересовался он.
– Да, но не так, как ты думаешь. Не поверишь, мы даже ни разу не целовались. Этакая покровительственная дружба: гуру и ученик.
– Знаешь, если мне когда-нибудь доведется встретить этого Глеба, я, пожалуй, благодарно пожму ему руку. А потом набью морду. И еще. Я приложу все усилия, чтобы не стать новым разочарованием всей твоей жизни, веришь?
– Да.
– Я рад, что мы прояснили этот вопрос. – Алекс неожиданно вынул из-под ее головы свою руку и всем телом повернулся к ней. – А теперь, милая, будем избавлять тебя от излишней ночной разговорчивости.
Алекс был неправ: Бес, или Дима Бессонов, вовсе не собирался принимать ислам. Он одинаково снисходительно относился ко всем религиям в мире. Изучение религиозных культов стало его хобби еще в шестом классе. В то время, когда сверстники зачитывались первыми переведенными на русский язык романами Чейза, с восторгом следили за неправдоподобно быстрым развитием Тарзана и пытались понять Брэдбери, Димочка Бессонов с упоением погружался в описание шаманских обрядов североамериканских индейцев. Постепенно Маниту и Небесные врата сменили злоключения Понтия Пилата и святой инквизиции. За ними пришел черед Мухаммеда и Будды.
Чаще всего очередной объект изучения с самого начала вызывал в юном исследователе чувство восторга и уважения. Однако стоило копнуть глубже, просмотреть записки служителей культа и проследить развитие религии в течение нескольких веков, как он снова и снова приходил к одной и той же истине: среди людей нет места абсолютной власти. Любой замысел, даже самый изящный и надежный, непременно запутается в паутине человеческих эмоций и желаний. И чем больше народа охватывает этот проект, тем менее долговечными и менее предсказуемыми будут его результаты. Возможно, дополнение духовных стимулов материальными могло бы на некоторое время продлить агонию, однако в этом случае терялась сущность самой религии.
Придя к таким неутешительным выводам, Дима немедленно впал в депрессию, бросил институт, где он к тому времени учился на третьем курсе, и даже начал полистывать книжицы о реинкарнации. Положение спасла мать, благодаря которой ему и удавалось получать доступ к источнику своих исследований: она заведовала одним из отделений местной библиотеки. Внимательно выслушав доводы сына, она задумчиво покачала головой и указала на нюанс, который тот упустил: любая власть, будь то религия или государство, изначально базируется не только и не столько на духовных и материальных ценностях, но и на применении грубой силы.
Замечание матери, неожиданно для нее самой, привело к странному результату. Дима Бессонов снова стал посещать занятия в институте, однако все свободное время теперь проводил в старом подвале, где обосновалась тайная секция по карате. Занятия проводил старый китаец, каким-то невероятным образом очутившийся в их городе. Старик был хорошим учителем, мечтавшим о достойном преемнике. Занятия по технике боя занимали едва ли больше времени, чем обучение основам психологии. Однако схватывающий на лету каждое слово сэнсэя Дима не сумел стать тем самым преемником, которого не хватало учителю.
– Для того чтоб стать мастером, нужно не только обладать хорошей техникой. Для этого недостаточно иметь силу духа. Здесь необходима чистота этого духа, – на прощание сказал ему старый мастер и добавил, что больше не может его ничему научить. – Прощай, ученик. Ты станешь отличным бойцом, но никогда не станешь великим мастером. – Китаец кивнул на прощание и, не дожидаясь ответа, скользнул в свою каморку.
На следующий день в старый подвал нагрянула проверка. Рослые парни в камуфляже вынесли дверь и ворвались в темную конуру, заваленную старым хламом. Не найдя никаких признаков тренировочного зала, разочарованные, они погрузились в машину и исчезли так же быстро, как появились. Дима Бессонов наблюдал за их маневрами из телефонной будки через дорогу. После отъезда машины с представителями власти он беззвучно выругался и решительно зашагал прочь. Старик-китаец его снова перехитрил.