Шрифт:
ТАНЕЦ В НЕБЕСАХ.
Черный дым столбом поднимался над селением, горело все, что могло гореть, почти никого из жителей не осталось в живых. Крепкие, кривоногие, среднего роста в диковинных доспехах, налётчики тщательно обыскивали ближайшие кусты. Приказ был никого не оставлять в живых, вот и прочесывали местность по второму разу, втыкая острые пики с зазубренным концом на длинных черенках в подозрительные кучи мусора, затем поджигая его. В дальней куче пика в чем-то застряла, и, разворошив её, наткнулись на совсем молоденькую, лет четырнадцати девчушку, без сознания. Светловолосая с длинной косой, для черноволосых, смуглых, налетчиков она оказалась диковинкой. Один из налетчиков
– Не сметь! Позови Господина!
– шумнул он другому, и тот проворно убежал.
Через несколько мгновений появился Господин: одетый в более богатые доспехи, высокий и стройный, он заметно выделялся из всех. Оглядев девчушку, довольно ухмыльнулся и приказал:
– Несите ко мне в шатер, да побыстрее! И шевелитесь, время поджимает, не успели перехватить двух голубей, значит, скоро здесь будет отряд Людига, а надо ещё многое успеть сжечь!
В шатре долго глядел на бесчувственную девчушку, походил по шатру, помялся, затем крикнул своему верному псу:
– Ульчи, никого сюда не впускать, сторожи!
– Да, Господин!
– Согнулся в угодливом поклоне Ульчи.
Господин же подошел к девушке, постоял, достал из ножен короткий меч и разрезал на ней платье вместе с нижней рубашкой. Открылась небольшая грудь, белоснежная кожа вызвала у Джаса прилив похоти, и он не раздумывая взгромоздился на девушку…
Довольно хмыкнул почувствовав преграду, рывком толкнулся в неё до конца, и как озверел: он долбился и долбился в бесчувственное тело, не замечая, что от его грубых рук на нежной коже остаются огромные синяки, не видел и не слышал ничего, занятый удовлетворением своей похоти. А за шатром в это время падали от метко выпущенных стрел один за другим наемники-насильники, корчась в страшных муках - в отряде Людига были меткие стрелки, у которых в запасе имелись стрелы с отравленными наконечниками.
Ульчи заметался, боясь ослушаться Господина и боясь сдохнуть в муках, как все остальные. Знал, пакостная душа, что во время “получения удовольствия Господином” никто не смел мешать.
А Господин давно и прочно заимел прозвище среди своих воинов - “Жеребец”.
Стрела нашла-таки верного пса, не убив сразу, а прочно засев в бедре, Ульчи взвыл от осознания того, что помирать ему придется дольше, чем всем остальным, что уже неподвижными кучами валялись на земле. Припадая с каждой минутой на все сильнее болевшую ногу, он посмел заглянуть в шатер, где насытившийся Джас, только отвалился от жертвы.
– Господин, - прохрипел Ульчи, - все погибли, стрелы Ильма… - начиная заваливаться набок и уже еле слышно бормоча, …нака.
– Чего ты бормочешь, убогий?
Ульчи, лицо которого было искажено жуткой гримасой, собрался с силами и внятно сказал:
– Наказание Всевидящего настигло!
Джас взревел и выскочил из шатра, его лошадь стояла неподалёку, метрах в десяти, полностью оседланная. И он рванулся к ней, собираясь в три прыжка добежать… Свистнул аркан, и веревка затянулась на его предплечьях, руки оказались прижаты к телу, не давая возможности достать меч. И как по волшебству отовсюду стали появляться люди, первыми вынырнули из дыма знаменитые лучники, держа наготове луки с натянутой тетивой и готовые выстрелить мгновенно… на любой шорох, они перебежками приближались к шатру. Джаса с огромной скоростью потащили на аркане, не удержавшись, он упал, понимая, что его тащит самый быстроногий из жеребцов Людига - Ураган, только он мог развивать такую бешеную скорость, мчаться, невзирая на ямы и буераки. Скачка продолжалась долго, от хваленых доспехов осталась половина, сам же господин являл собой печальное зрелище, - ободранный, оставшийся без штанов, с синяками и рваными ранами от протаскивания его по кустам глока, знаменитого своими колючками, с залитым кровью лицом, вымазанный в грязи и саже. Ураган остановился возле шатра, так недавно бывшего недоступным даже для наёмников Джаса. Плохо соображающий, он с трудом смог разлепить один глаз и увидел смотревшего на него Людига.
– Ну вот и встретились, враг мой Жеребец, давненько я мечтаю о таком. Прислоните эту падаль к столбу!
– велел он своим воям, что было сделано незамедлительно.
– Я не буду тебе ничего говорить!
– прохрипел Джас.
– А и не надо, твой пёс уже все поведал, а знает он очччень много!
– Людиг кивнул вправо, откуда в подтверждение его слов донесся жуткий, какой-то нечеловеческий вой.
– И о чем можно с тобой говорить, мерзавец, не рискнувший встретиться в честном бою, как должен поступить мужчина, умеющий только гадить исподтишка и мучить, грабить и насиловать? Отец твой, достойнейший человек, а сын - выродок. Что ж, ты свою долю выбрал… Оскопить его, Велиг, давай!
Джас в ужасе забился:
– Пощади…
– А ты кого пощадил? Вон лежат все те, кто тебе помешал - вырезанные от мала до велика, а ты пощадил девочку, которая в беспамятстве? Ты кого-то кроме себя пожалел? Велиг, если до утра не сдохнет, вырежешь ему язык, а потом отправим в Кайтун.
Сплюнув от мерзости, Людиг повернулся и пошел в шатер, где хлопотал лекарь, пытаясь привести в сознание девочку, а вслед ему несся жуткий вой… Велиг приступил к оскоплению.
Долго ждал вождь итачей - полукочевого народа Джаймис своего непутевого сына Джасима, и когда прошел срок возвращения, озвученный единственным сыном - (не выживали у Джаймиса дети мужского пола-дожив до пятилетнего возраста - сгорали за три дня)… понял, что случилась с ним беда.
Джас, зачатый от бессловесной рабыни… жестокий и непослушный - в крепком подпитии тогда был Джай, восхотел женщину себе на ложе, и попалась ему на глаза молоденькая рабыня… На удивление -худенькая, слабенькая смогла выносить сына, а он уродился крепеньким, крикливым, беспокойным ребенком.
Когда верные вои доложили ему, что рабыня разродилась мальчиком. Джай повелел сразу забрать его у матери, чтобы был под присмотром, родная кровь все-таки. Надеялся, крепко надеялся Джай в глубине души, что нарожают ему ещё сыновей жены, которых у него было пять, но посмеялся Всевышний над Джаем, не случилось больше ни одной из них родить мальчишку, рождались одни девчонки. Мать Джаса не прожила и месяца после родов. Ох как ругался ведун Юнчи на Джая, предрекая очень плохую судьбу ребенку, которого будут воспитывать чужие люди.
Джай только посмеивался - не верил он ни в какие видения-предсказания старого Юнчи, пригрозил что за длинный язык высекут по его приказанию прилюдно, не пожалеет он его седин.
Юнчи долго молчал, затем сказал:
– Нет у меня другого выхода, напоследок скажу я тебе что поведал мне, ещё совсем юному, мой великий учитель - Ишан, давно это было, еще даже твой отец был мальчиком. Надеялся Ишан, надеялся и я, что не случится так… Вели удалить всех из помещения!
Джай махнул рукой, и все вышли, Юнчи что-то пошептал, отгородив их с Джаем таким образом от любопытных ушей.
– Никому, ни единому человеку не говорил я такое, да вряд ли выживу после твоей порки..
– А что ж ты пощады не попросишь, я, может, и пожалею?
– коварно усмехнулся Джай.
– После того, что я тебе скажу, скорее всего прибьешь ты меня на месте. Прямо здесь, но приму безропотно - так тому и быть, значит. Так вот, видел Ишан пророческий сон. Еще когда твой прадед был молодой и только-только собирался привести в свой дом жену, печально известную с тех пор Лейху.
– Ту самую, что якобы прокляла наш род?
– ехидно поинтересовался Джай.
– Ну-ну, рассказывай свою сказку дальше, старик.