Танки повернули на запад
Шрифт:
Молчание. Тяжелое молчание.
Мне дорога эта тревога за товарищей. Если судьба попавших в беду людей сжимает твое сердце, лишает тебя покоя, значит, ты впрямь проникся чувством фронтового братства.
Быстро смеркается. Наступает новогодняя ночь. Мы сидим на сваленных деревьях. Вспышки самокруток освещают перемазанные лица.
— Может, нынче ночью по случаю Нового года попытаться? — предлагает маленький танкист в шлеме, сползающем на глаза.
— Может, — соглашаюсь я.
Опять
Когда совсем было отчаялись, а Гетман израсходовал весь запас ругательств, из кустов на слабо освещенную месяцем дорогу выскочил солдат.
— Стой!
И, лязгнув затвором, вскинул карабин.
— Чумной ты мужик, — успокаивает солдата, вылезая из машины, Гетман. Сразу стрелять готов.
— Виноват, товарищ генерал-лейтенант, — узнал комкора боец.
— Ни черта ты не виноват. Где капэ?
Машины свернули в кустарник. Мы идем, не выпуская из рук провод, который нам показал часовой. В темноте Гетман чуть было не свалился в ровик. Ругаясь, поднимается он в летучку командира бригады.
Слепит резкий электрический свет от маленькой голой лампочки, покачивающейся над столом. Нелепо переломанные черные тени скользят по стенкам, потолку.
Доклад Гусаковского еще горше, чем доклад Боридько. Да, немцы ударили во фланг, отсекли танки. Те автоматчики, что сидели на броне, проскочили в город, остальные либо полегли, либо откатились на исходные.
— Что делает противник? — помолчав, спросил Гетман.
— Минирует подступы к своему переднему краю, подтягивает артиллерию, бросает ракеты.
— Ждет нас?
— По-видимому, ждет.
— «По-видимому», — раздраженно ворчал Гетман. — Где донесения от Орехова?
Гусаковский протянул большой блокнот с узкокрылым орлом на обложке. Гетман брезгливо поморщился.
— Своей бумаги нет…
Читаем торопливые карандашные записи радиста, поддерживающего связь с Ореховым.
«31.12. 6:17. Нахожусь вместе с Карабановым в квадрате 13–85. Веду бой пехотой и танками противника».
«31.12. 10:48. Вас слышу хорошо. Атаки противника прекратились. Подбитые танки действуют как неподвижные огневые точки. Один танк сгорел вместе с экипажем».
«31.12. 14:40. Отбили сильную атаку. Несу потери живой силе. Боеприпасы экономим. Прошу огонь по квадрату 13–86 б».
«31.12. 20:24. Отбили пять атак. Много раненых. Медикаментов нет. Положение сложное. Воды нет. Держимся. Вас слышу хорошо».
«31.12. 22:00. Противник ведет минометно-артиллерийский огонь. Маневрируем в квадрате 13–85. Положение трудное. Раненые в танках и в подвалах».
Одно донесение не совсем обычно. На вопрос Гусаковского Орехов докладывал об отличившихся: звание,
Гетман резко захлопнул блокнот.
— Передайте Орехову: «Ч» три пятнадцать. Будем пробиваться в город. Где квадрат 13–85?
Гусаковский обвел карандашом площадь в районе вокзала, примерно 400 на 400 метров.
— Ставьте задачи, организуйте взаимодействие. Я — на передний край.
Гетман шумно встал, запахнул доху. Потом вдруг, вспомнив, обратился к молчавшему все время Ломчетову:
— У вас будет что-нибудь?
Генерал, не торопясь, вынул трубку, выпустил дым.
— Нет, чего уж тут…
Я видел Ломчетова впервые. Маленькое бледное лицо, мешки под узкими черными глазами, тонкогубый рот. Генерал очень худ, не по возрасту гибок в талии.
— Если не возражаете, товарищ комкор, я с вами, — говорит Ломчетов, надевая шинель.
Уже выйдя из летучки, Гетман бросил Гусаковскому:
— Приготовьте к бою управленческие танки. Распорядитесь, чтобы почистили тылы: всех — в атаку.
С молодым длинноногим командиром стрелкового полка, щеголявшим в хромовых сапогах со шпорами, я направился к пехоте. Майор доложил, что у него в батальонах осталось по тридцать — сорок активных штыков.
Обошли притихшие перед атакой роты, рассказывая бойцам об окруженных в городе танкистах.
Нехотя валил традиционный в новогоднюю ночь снежок. Небо озарялось плавными всплесками ракет и медленно гасло. В темноте, зябко ежась, приплясывали солдаты. Стряхивали с ушанок снег, согнувшись, курили в рукав. Люди заметно устали, перемерзли. Мысли их в эту ночь бродили где-то далеко.
Артналет прогнал сонливость. Слева затарахтели танки Гусаковского, затараторили скороговоркой пулеметы. Пехота тоже двинулась вперед.
По частым пушечным выстрелам из города можно было предположить, что немцы ждали этой атаки. Минные разрывы черными пятнами усеяли поле.
Молчаливый капитан, заместитель командира стрелкового полка по политической части, зло сплюнул, вынул из лаково блестящей широкой кобуры парабеллум и быстро пошел к залегшей впереди цепи.
Снег сыпал теперь густо, сплошняком. Сглаживал воронки, следы танков. От белизны его посветлело.
Командир полка сменил наблюдательный пункт. Связисты ползли, разматывая катушку.
Неподалеку, справа, ударили танковые пулеметы немцев. Минные разрывы наползали на балку, в которой залегли батальоны.
— Полковую батарею вперед! — приказал майор. — Выдвинуть разведвзвод на правый фланг.
Нагнулся ко мне, вытер мокрое от снега лицо.
— Последний резерв пустил в дело.
Бойцы толкали короткоствольные полковые пушки. Разведчики на бегу меняли автоматные диски.