Танки решают все!
Шрифт:
— Снимет войска с Севастопольского участка и бросит на Феодосию, — подхватил Заремба. — Там две хорошие дороги: одна — вдоль берега через Ялту Алушту и Судак, а вторая — через Симферополь, Карасубазар и Старый Крым.
— Я бы на его месте и Керченский участок ослабил, — заметил Часов. — Так что передышка — не надолго, надо вскорости ждать гостей со всех сторон.
Как бы подтверждая его слова, появились разрисованные крестами истребители. Не обращая внимания на очереди зенитных «максимов», с десяток самолетов носились над Владиславовкой, расстреливая из пулеметов не успевших спрятаться. Танкистов защитила добротная кирпичная кладка, но пехотинцам пришлось несладко: солдаты разбегались, пытаясь спрятаться за домами, между голыми стволами деревьев, многие
Когда истребители улетели, израсходовав боекомплект. Часов осторожно выглянул из строения. Где-то севернее промелькнула в разрывах облаков еще одна эскадрилья — наверное, немцы шли бомбить плацдарм в Ак-Манае. Учитывая нехорошее развитие событий, комполка предложил Зарембе быстренько навернуть добавку и отправляться за указаниями.
Штаб оперативной группы поселился в здании вокзала. Связисты уже наладили обмен телеграммами с Феодосией, и комкор прислал Яковенко подробную депешу.
После разгрома румынской кавбригады и прорыва на Владиславовку полковник Краснобородов развернул морскую пехоту в тыл горной бригаде, одновременно бросив в атаку 197-ю стрелковую и остатки танкового батальона. Румыны, бросив тяжелое вооружение, отступили в Старый Крым, корпус продвинулся в северном и западном направлениях и занял важную развилку дорог.
Противник двинул на Феодосию по приморскому шоссе до двух пехотных полков из Севастополя, но прикрывавшая десант эскадра расстреляла эту колонну в районе Алушты. Воздушная разведка обнаружила еще одну колонну численностью до пехотной дивизии, которая совершает марш через горы и в 9.00 достигла Симферополя. По колонне будут наноситься бомбоштурмовые удары, эскадра передислоцируется на траверз мыса Меганом, чтобы держать шоссе под обстрелом. Тем не менее следует ждать, что немецкая дивизия к ночи соединится с остатками румынских бригад. С этой позиции противник сможет атаковать как Феодосии так и Владиславовку.
— А теперь главное, — сказал Яковенко, хмуро поглядев на собравшихся командиров частей. — Через час после начала боя за Владиславовку противник вывел крупные силы из боя за Камыш-Бурун и Керчь. Сейчас в нашу сторону движется с востока длинная колонна — немцы и румыны. Бронепоезд будет здесь часа через два-три, румынская мотобригада и немецкие грузовики с гренадерами и пушками — через три-четыре, а к сумеркам подоспеют те, кто пешком шагает. Поэтому я уже приказал Асватурову: если не может быстро взять Парпач — пусть занимает оборону на подступах. Сейчас для нас главное — подольше удерживать Владиславовку не выпуская немца из ловушки. Часов, твоя задача — долбануть бронепоезд и рассеять автомобильную колонну и вернуться сюда, как только позволит обстановка. Твой полк — наш единственный подвижной резерв.
Леха привычно козырнул, но все-таки заметил: дескать, долго можем не продержаться, если две дивизии с двух сторон навалятся. В ответ он услыхал, что долго держаться и не потребуется, потому как немцы ослабили оборону Керченского полуострова, а там аккурат шторм кончился и удалось перебросить на плацдарм дополнительные силы 44-й армии. Яковенко надеялся, что скоро несколько дивизий перейдут в наступление и завтра к вечеру будут на Парпачском перешейке.
— Нам бы только день простоять да ночь продержаться, — вырвалось у Часова. — Дайте хоть сотню казаков или роту пехоты. Ставить в оборону танки без прикрытия — верная смерть.
Полковник кивнул и набросал записку для Асватурова. О зенитном прикрытии никто не произнес ни полслова — знали, что чудеса случаются лишь во сне, и не стоит попусту говорить о несбыточном. На общее счастье, низкие облака повалили снегом, поднялся ветер, даже слабая метель разразилась. Немцы в такую погоду не летали, так что полк прибыл к назначенному рубежу без осложнений.
Во время марша Часов с помощью начштаба разобрался в особенностях местного рельефа. Севернее Владиславовки тянулся с востока на запад Парпачский хребет — цепочка холмов не выше двухсот метров. Восточным концом эта пародия на Гималаи упиралась в деревню Парпач и
Марш продолжался около получаса, чуть больше времени потребовалось, чтобы занять машинами позицию на холмах. В бинокль были видны костры вокруг деревни и в самом Парпаче — вероятно, горели даниловские Т-26. Снегопад уже закончился, и Леха разглядел, как из деревни выбегают люди в шинелях, за которыми скачут кавалеристы, рубят бегущих и сами падают под выстрелами. Нетрудно было понять, что сражение заканчивается успехом 194-й бригады. Оставив полк на Зарембу, Часов поехал в Парпач.
Бой здесь был жарким — на подступах к селению и на улицах Алексей насчитал не меньше трех десятков подбитых танков. Часто попадались раненые красноармейцы, тут и там пленные носили и складывали штабелями убитых — наших и немцев отдельными рядами. Солдаты-кавказцы заметно мерзли: ежились в шинелях, жались поближе к кострам, хотя настоящего мороза не было — от силы пара градусов минуса. Бойцы выглядели усталыми, но бодро переговаривались по-своему. Наверное, обменивались впечатлениями о недавнем штурме деревни.
Поплутав в поисках штабной избы, Часов наслушался разговоров и смог составить впечатления о том, как развивался бой. Первый батальон и рота Т-26 кинулись в атаку прямо с марша, нарвались на организованный огонь и откатились, оставив на снегу десятки убитых и горящие танки. Подошедший со следующим батальоном комполка майор Митошенко, не раздумывая, повторил атаку с тем же успехом. Майор погиб, пытаясь поднять залегшие цепи.
Потом подошли остальные подразделения 756-го полка, казачий полк и два батальона легких танков, а ними — комбриг Асватуров. Подполковник уже знал, что штурм деревни отменяется, но понимал, что лишь победа поднимет моральный дух солдат. Комбриг грамотно расставил минометы и древние полковые трехдюймовки, под прикрытием жидкого града снарядов танки подтянулись поближе, расстреливая огневые точки противника. Вслед за танками в деревню ворвались пехотинцы и конники, и после часового боя на корявых улочках немцы с румынами были выбиты из населенного пункта. В заснеженном поле казаки настигли врага, прижали к озеру и порубали, сами потеряв почти треть личного состава. Короче говоря, воевали, как в прошлую зиму — числом и нахрапом.
Принявший командование участком Асватуров сидел в избе, голый по пояс, и здоровенная тетка в петлицах медицинской службы бинтовала простреленное плечо. Несмотря на чрезмерную волосатость, на лице и теле подполковника нетрудно было разглядеть множество отметин, оставленных пулями, осколками и клинками.
— Гражданская война? — осведомился Часов, показывая на старый сабельный шрам.
— Те же времена, но другие участники, — мрачно сообщил подполковник. — Я командовал ротой в армянской армии, воевал со всеми соседями. Были, сынок, такие войны, о которых сейчас в военных академиях вспоминать не положено. Вот эти два рубца — от турецких клинков, это — осколок грузинского снаряда, а рядом — азербайджанская пуля. Штык в правый бок я заработал, когда наш полк поднял восстание против дашнакской сволочи, а на спине есть шрапнельные отметины со времен Брусиловского прорыва и совсем свежая — от осколка на «линии Маннергейма»… — Асватуров поморщился. — Ты полегче, Антоновна, не собаку лечишь.
— Не собаку, — охотно согласилась тетка-военврач. — Кобеля старого.
Самодовольно заржав, комбриг подмигнул Часову и весело сказал:
— А ты, танкист, откуда взялся? Нет, не говори, я сам — он темпераментно взмахнул здоровой рукой. — Гриша Яковенко прислал тебя на место убитого командира…
Услыхав про поставленный в засаду полк тяжелых танков, подполковник сильно удивился и проговорил с обидой в голосе: дескать, будь у него этот полк два часа назад, потерь при штурме было бы вчетверо меньше, груды убитых и десятки сгоревших вокруг Парпача танков разозлили Часова, поэтому майор огрызнулся: