Таня Гроттер и Исчезающий Этаж
Шрифт:
– Она умерла, умерла! – продолжала причитать Пупсикова.
– Умерла, говоришь? Не думаю! Да и не с чего! – насмешливо произнесла Зубодериха. – Я только хотела попросить Веру помочь мне. Да будет вам известно, что «Пробкис вырубонис» – простейшее заклинание, гасящее свет. Мы проходили это на одном из первых уроков. Мне обидно, что Попугаева так невнимательно слушает объяснения и имеет такую дырявую память!
Немного погодя Верка осторожно открыла глаза и присела, явно пребывая в сомнении, на каком она свете – на том или
– Чудненько, просто чудненько, – сказала Зубодериха. – Роковую порчу обычно накладывают ночью, так что и снимать ее вам придется в темноте.
В голосе у преподавательницы прозвучало хорошо скрытое злорадство. Тане, которая в этот миг смотрела на нее, почудилось, что сквозь толстые стекла очков Зубодерихи ударил яркий голубоватый свет. Но это длилось всего лишь миг…
– Гроттер! – вдруг услышала Таня. – Попрошу вас выйти на середину класса и встать возле моего стола!
Таня вздрогнула и встала. Колени у нее ослабли и подламывались. До сих пор Зубодериха ни разу не посмотрела на нее, так что этот вызов оказался совсем неожиданным.
Цепляясь за парты, Таня вышла к учительскому столу. Мысли у нее путались. В полутьме она видела, как Зубодериха нацелила на нее свой длинный палец и начертила на сгустившемся сиреневом воздухе страшный знак из нескольких пересекающихся линий.
– Фурыллис эббус труфус бонирайис аппедицитус болотомус! – негромко произнесла она.
Страшный иероглиф пришел в движение и стал наползать на Таню, неторопливо вращаясь и рассекая тьму острыми краями. Девочка вскрикнула и попыталась отбить знак ладонью, но он уже сам растаял.
А потом Таня вдруг ощутила, как желудок у нее сжался чудовищным комом. Не устояв на ногах, она упала. Виски ломило, голова пульсировала болью. Гроб на колесиках заскрипел и кистями стал отстукивать похоронный марш.
Внутри Таня ощутила сосущую пустоту. Из нее словно глоток за глотком, капля за каплей выпивали жизнь. Она пыталась, но никак не могла вспомнить контрзаклинание… Вообще ни одного заклинания, даже простейшего, полетного, которое произносила по десять раз на дню.
«Я умираю? Или уже умерла? А, какая разница!» – мелькнула равнодушная, какая-то чужая мысль.
Безразличие охватило ее, все остальное она помнила уже точно в полусне.
– Сражайся! – крикнула ей Зубодериха. – Сражайся! Вспоминай! У тебя осталось только две минуты!
Таня попыталась встать, но пол притягивал ее. Сделав усилие, она сумела лишь присесть. Голова кружилась. Внутри был все тот же мрак и пустота, пустота, пустота. Она равнодушно, почти не различая слов, следила, как округляются в крике губы Зубодерихи, как Ванька Валялкин и Баб-Ягун срываются с места и бегут к ней.
– Дуллис нуллис! – кричал Баб-Ягун.
– Дуллис нуллис! Скажи дуллис нуллис! – тряс ее за плечо Ванька.
Таня и слышала их, и не слышала. Голова у нее раскалывалась от тупой боли. Теперь она уже знала, что нужно прознести, чтобы снять сглаз, но почему-то медлила.
Медлила потому, что ей мерещилось, как из темноты выплывают яркие рубиновые буквы. Выплывают и складываются в краткую и страшную фразу.
– Гряллиум пуллиум! – выпалила Таня, не задумываясь.
Кольцо Феофила Гроттера, раскалившись, выбросило тройную красную искру. В темном классе полыхнула ослепительная вспышка. Баб-Ягун и Ванька, как картонные фигуры, разлетелись, опрокинув парты. Даже Зубодериха едва устояла на ногах. С гроба на колесиках сорвало крышку. Старинные рамы, сохранившиеся со времен Древнира, разом лишились всех стекол.
Таня, покачиваясь, встала. Виски у нее еще ныли, но боль уже прошла. Почему-то она была уверена, что роковой сглаз уже не висит над ней Дамокловым мечом. Она сумела исцелиться, но как? Этого она и сама не понимала. Более того, заклинание, которое она только что выкрикнула, помнилось ей уже как-то смутно.
– Тройная красная искра! Ну Гроттерша дает! И это на «белом» отделении! Да сам Клопп никогда не выпускал больше двух красных искр сразу! – услышала она пораженный возглас Гробыни.
«Темные» маги смотрели на нее с уважением, «белые» – со страхом и непониманием. Ванька и Баб-Ягун, морщась, поднимались на ноги. На их лицах были обида и непонимание. К Тане они уже не подходили.
Она сама бросилась было к ним, чтобы попросить прощения, но Ягун с Ванькой отстранились, и она замерла. Всем ясно было, что произошло что-то ужасное, неожиданное, что-то, что не должно было случиться…
Зубодериха слепо нашаривала на полу треснувшие очки. Наконец кто-то подал их ей, и она сумела их надеть.
– Всем выйти из класса! Гроттер, останься! Кто-нибудь позовите Сарданапала, – крикнула Зубодериха севшим голосом.
Таня не запомнила, когда из класса выскользнул последний ученик и вошел академик Черноморов. Она опомнилась, лишь когда вспыхнули светильники. Оказалось, что она стоит посреди класса рядом с опрокинутой партой, а Сарданапал с Зубодерихой неотрывно смотрят на нее, словно пытаются увидеть что-то глубоко сокрытое.
– Я не знаю, как такое могло произойти… – оправдываясь, торопливо говорила Зубодериха. – Я вызвала Гроттер, потому что была уверена, что она справится. Ей не грозило ничего серьезного. Отводящее заклинание совсем несложное, и потом, я была рядом… Но Гроттер… Вы сами видите, академик, она сняла роковую порчу сама, причем очень странным образом. Даже не знаю, сможет ли она теперь оставаться в Тибидохсе. Она произнесла… – тут Зубодериха, пугливо прикрыв глаза и крепко обхватив ладонью свой перстень, что-то шепнула на ухо Сарданапалу.