Тарч
Шрифт:
— Великая Отечественная, — Падший добавил в голос нотку значительности, — Оборона Сталинграда. На карте стоит судьба Родины. Человеческая жизнь обесценена до стоимости оружия в руках. Кумник все еще воюет, Косой, понимаешь? Почти восемьдесят лет в Улье. У него стаж в Стиксе больше, чем у половины моих бойцов, вместе взятых. И до сих пор на войне. Вот только непонятно, с кем.
Рейдеры выпили по второй рюмке и помолчали, думая каждый о своем.
— Никогда их не пробовал, — закашлявшись, Тарч отер тыльной стороной ладони заслезившиеся глаза и покрутил в пальцах толстую кубинскую сигару.
— Гадость? — лицо Дары выражало сочувствие и радость от того, что испытывать новые и не слишком приятные ощущения, пришлось не ей.
Девушка полулежала на широкой двуспальной кровати, опираясь спиной на высокие, прислоненные к стене подушки. Смятая белоснежная простыня покрывала ее только наполовину, обнажив грудь и плечи. За окном занимался рассвет, но влюбленные и не думали уставать. Сводящая с ума, будоражащая кровь первая близость сменилась той молодой беззаботной веселостью, безотчетной радостью от близости дорогого человека, которую постепенно забывают женатые пары, стремящиеся быстрее уснуть и лучше выспаться даже после самых жарких постельных баталий.
— Странные ощущения. Хорошие сигареты лучше, — Тарч снова затянулся, на этот раз аккуратно, стараясь почувствовать аромат дыма и остающийся на языке вкус. Выдыхать приходилось в открытую форточку, чтобы их небольшая комната не провоняла табачным запахом.
— Лучше вообще не курить! Бросай эту гадость. Идем ко мне, — Дара призывно похлопала по простыне рядом с собой и многообещающе стрельнула глазками.
— Погоди, сейчас.
Не слезая с подоконника, Тарч дотянулся до стола и взял бутылку.
— Настоящий мужчина должен пахнуть сигарами и виски, разве ты не знаешь? — он сделал большой глоток, зажмурился и прикрыл рот рукой, пережидая, когда язык перестанет жечь, — Вот теперь я готов. Настоящий мужик!
— А то от тебя до этого спиртягой не несло, — Дара поморщилась, — Половины бутылки уже нет.
— Так ты тоже не трезвенница, — притворно обиделся Тарч, — Не сильно то и отставала.
— Ой, все, — отмахнулась девушка, но на всякий случай, стараясь сделать это незаметно, выдохнула на ладонь и принюхалась, — Давай уже, я мерзну.
Дара откинула простыню, поправила подушки, спустилась пониже и, когда Тарч наконец улегся, прижалась и положила голову на грудь.
— Погрей мне ножки, — она постаралась вплести свои стопы между ног мужчины. Тон ее стал игривым и загадочным, — Слушай, а расскажи, сколько у тебя до меня было женщин?
— А почему ты спрашиваешь, — попытался отшутиться мужчина — Я был так великолепен, или так плох?
— Конечно, великолепен! — Дара провела пальцами по его груди и загадочно улыбнулась, — Наверное, из твоей постели девки толпами не вылезали? Так сколько?
— Таких, как ты — ни одной!
— Еще бы! — Дара поднялась и горделиво продемонстрировала красивую грудь и плоский животик, — Ведь я самая лучшая?!
Отвечать не хотелось. Не то, чтобы было, что скрывать, но и разговаривать на столь щекотливые темы с девушкой-ментатом было бы игрой в одни ворота. Тарч повалил Дару на подушку и крепко обнял. Прошлое должно оставаться в прошлом. Какие бы сцены из прежней жизни не волновали сознание, не смущали душу болезненными воспоминаниями, семью уже не вернуть, да и стремиться к этому было бы полнейшей глупостью.
Тарч давно принял это решение. Даже если бы была возможность встретиться с семьей здесь, в Улье, спасти их и жить вместе — он бы ей никогда бы не воспользовался. Стикс не место для семейного счастья. И существование здесь — совсем не та жизнь, которую хотелось подарить детям. Слон был отчасти прав. Жители Улья — лишь копии самих себя, вынужденные жить одним моментом и, по возможности, брать максимум от каждого прожитого дня. Потому что завтра может не наступить.
Тарч крепко сжал Дару в объятиях, поцеловал, и осторожно прошелся губами по шее. Его руки отправились в путешествие по телу девушки, поглаживая и сжимая, отыскивая чувствительные места и заставляя стонать, сначала тихо и осторожно, постепенно наращивая силу и страсть.
Дара выскользнула из его рук, откинула простыню и одним грациозным движением оседлала партнера, представ во всей красе. Улей, по какой-то одной ему ведомой прихоти, не только молодил женское тело, но и старательно приближал к идеалу. Женская красота становилась ослепительной, рождающей поэтические порывы и животные инстинкты. Такому образу хотелось поклоняться и тут же хватать, стискивая в ладонях, сжимая в перехватывающих дыхание объятиях.
Наслаждение постепенно охватывало все тело, заставляло вибрировать каждую клетку. Это было не острое удовольствие от первой страсти, не жадная эгоистичная звериная радость обладания, а чувство полного единения, и телесного, и эмоционального. Два тела, бьющиеся в одном ритме, сливающиеся в гудящих от напряжения порывах, дышащие и живущие только вместе. Те ощущения, которые можно испытать только с любимой девушкой. То самое, из-за чего секс называют любовью.
Дара двигалась на Тарче как спустившаяся с небес богиня, разгоряченная, влажная от пота и напряжения, в ореоле взлохмаченных волос. Она тихо стонала, поджимая и кусая губы. Глаза закрылись, а тело словно жило отдельно от сознания, самостоятельно выбирая ритм и амплитуду.
Накатывающее волнами блаженство полностью захватило Тарча, заставило задрожать и изогнуться. Стараясь уловить момент, когда Дара начнет ловить финальные аккорды играющей в ее теле симфонии, он закрыл глаза и почувствовал, что больше не контролирует собственное сознание. Тарча захлестнуло неудержимым штормом охватившего каждую клетку удовольствия и на пике наслаждения вышвырнуло в темноту знакомого с момента первой активации дара личного маленького кусочка космоса.
Барахтаясь как котенок, Тарч попытался вернуться в обычное состояние, но мрак вокруг не послушался мысленного приказа, а внезапно взорвавшаяся в голове боль лишила сознания.
Выкарабкавшись из вязкого, словно клейстер, забытья, Тарч протер глаза, и понял, что лежит на кровати один. С трудом поднявшись, на негнущихся ногах, вышел из комнаты в коридор и прислушался. Из общего номера доносился женский плач и приглушенный говор.
Борясь с чувством тревоги, Тарч открыл дверь и вошел. В углу комнаты, съежившись на краю дивана, сидела заплаканная Дара. На вошедшего Тарча она даже не подняла глаз, только спрятала лицо глубже в ладонях. Девушку, тоже с трудом сдерживая слезы, успокаивала Ветка. Она обнимала подругу, что-то шептала ей на ухо и поглаживала по спине. За столом, прямо напротив двери, сидел Кумник. Тарч впервые видел его таким. Командир, опустив посеревшее лицо, не шевелился. Его глаз не было видно, но можно было догадаться, что они сейчас выражали. Злость, ненависть и бессилие. Вот только злость и ненависть к кому? К бойцу с взбунтовавшимся даром? Или к самому себе?