Тарч
Шрифт:
Долго не мог решиться зайти в подъезд, хотя до сих пор в кармане лежала завернутая в ткань связка ключей. Гулял вокруг, старательно обходя обглоданные тела. Сидел на лавке, вспоминая долгие не особенно осмысленные, но приятные после тяжелого рабочего дня разговоры с соседями. Уходил в ближайшие магазины, искал там целые после налета рейдеров продукты, собирал и тут же выкидывал, вспоминая, зачем шел сюда столько дней.
Предположи ему кто-то совершить самоубийство, Тарч бы только посмеялся. Недостойное человека дело. Не путь мужчин, рожденных для борьбы. Не выбор для женщин, созданных давать жизнь, а не отнимать ее. Но если вышедший из-под контроля дар так старательно пытается убивать все вокруг, и своего носителя в том числе — Тарч предпочтет нанести удар первым. Что лучше: жить в ежедневном изматывающем душу страхе, каждую ночь бояться засыпать и просыпаться, нести в себе ореол смерти и уничтожения, или стереть неудавшуюся копию себя, приняв спокойное взвешенное и единственно верное решение? Иногда кто-то должен пожертвовать собой ради жизни других. И это более достойно, чем, дрожа от ужаса, бегать по Улью от самого себя.
Тарч вошел в подъезд, когда в воздухе начал появляться едкий кисловатый запах, предвестник перезагрузки, и уверенно зашагал к заветной двери. Что бы там ему не предстояло увидеть, для сомнений и страхов не осталось времени. Час, максимум полтора, и все будет закончено. Кластер будет полностью стерт, вместе с землей и воздухом, постройками, автомобилями, телами мертвых зараженных и любой не успевшей вовремя убраться восвояси жизнью.
Представить процесс было несложно. Достигнув достаточного уровня концентрации, туман создаст некое поле, с помощью которого разберет на элементарные частицы все находящиеся в кластере атомы. И соберет по подготовленной заранее схеме в новую материю, за долю секунды образовав свежий кусочек мира.
Пережить этот миг Тарч мог бы в любом месте Стикса, но предпочел вернуться в родной кластер. Еще раз почувствовать себя человеком. Тем прежним Максимом, семьянином и трудягой, любителем выпить в пятницу и сгонять на рыбалку утром в воскресенье. Хорошим соседом, приличным человеком, владельцем неплохого автомобиля — тем самым, кем стремился быть всю прежнюю жизнь.
Прогоняя робость и страх перед тем, что увидит, Тарч распахнул приоткрытую дверь. «Да ты прямо мистер Удача!» — прозвучал у него в голове голос Цыгана, когда то удивившегося, насколько отцу семейства повезло попасть в Улей без жены и детей. В коридоре стояли только одни ботинки — мужские. Незнакомые, видимо, Максим купил в начале весны новые, но явно его, и никакие другие. Ни кроссовок дочери, ни сапогов жены. Несмотря на будний день, дома ночевал только один человек. Тарч прошел в спальню и сразу понял, почему.
Возле их супружеского ложа стояла детская кроватка. Только что собранная, не заправленная, с прислоненным рядом матрасом, обложенная специально подготовленным для младенца постельным бельем и бортиками голубоватого цвета.
И в первую беременность, и при планировании второй, Максим с Надей договаривались, что кроватка и соответствующее полу ребенку белье должно появляться только после его рождения. Катя, наверняка, у бабушки — ее всегда туда отправляли в дни, когда слишком много дел. А Надя в роддоме, с новорожденным сыном на руках.
Тарч прошел на кухню и ожидаемо нашел в холодильнике недопитую бутылку коньяка. Обуреваемый заботами Максим пил на выходных один, отмечая рождение сына. И как всегда остановился на норме, когда хмель уже вскружил голову, но еще не превратил в бесчувственное стремительно тупеющее животное.
Мысленно поблагодарив свою более благополучную копию за воздержанность, Тарч выпил остатки коньяка залпом, прямо из бутылки. С момента судьбоносной перезагрузки прошло чуть больше семи месяцев. А значит, Тарч сам, лично, участвовал в зачатии. Эта мелкая, отдающая излишним натурализмом деталь была, пожалуй, самой важной и самой лучшей новостью за все месяцы в новом мире.
Тарч почувствовал, как маленькие пальчики новорожденного обхватывают его ладонь. Как сын смотрит ему в лицо, еще пока подслеповатый, не узнающий, но уже смотрящий с надеждой, уверенный, что эти большие теплые руки не обидят и защитят, сделают все, чтобы маленький комочек жизни вырос в высокого уверенного в себе юношу, без боязни вступающего во взрослую жизнь.
Усиливающийся запах кислоты вывел из ступора. До перезагрузки совсем немного времени, и Тарч вернулся в спальню, по пути прихватив парочку фотоальбомов. Не то чтобы над ним довлела сентиментальность, но почему бы не сделать свои последние минуты чуть краше, а воспоминания чуть ярче?
Улегся на кровать, оперевшись спиной на кучу подушек, открыл альбом, перелистал несколько страниц и остановился на одном, самом любимом, пожалуй, фото. На нем Надя, держа маленькую Катьку на руках, стояла на широкой набережной. Порывы теплого ветра шевелили им волосы, заставляя отдельные пряди развиваться. Над головами — чистое ярко-голубое небо, с редкими изумительными по форме перистыми облаками.
Максим хорошо помнил это утро. Просидев дома из-за небольшой простуды почти неделю, Катя радовалась прогулке, как большому вкусному пирожному, весело хохоча убегала вперед, пряталась за кустами, по-детски непосредственно радовалась, когда родители изображали испуг от потери любимого чада, выглядывала из укрытия, заливисто смеялась и возвращалась, широко расставив руки для объятий, с разбега запрыгивая отцу в подставленные ладони, прижималась, ворковала что-то о том, что родители зря боялись, что она не потерялась, и убегала снова, уже к следующим кустам, или широкому фонарному столбу.
Под конец прогулки набегавшаяся дочка залезла к маме на руки, и Максим сфотографировал их, неловко, на недорогой телефон, но наполненным солнечным светом и счастьем снимок получился удивительно хорошо, заняв едва ли не главное место в домашней коллекции.
Сгустившийся вокруг туман заставил Тарча закашляться. Запах кислоты перестал быть только ароматом, он чувствовался на вкус, застилал глаза и, казалось, покрывал кожу тонким влажным слоем. Отвлечься, погружаясь в воспоминания, уже не получалось. Тарч вытянул с противоположной стороны кровати простынь и попытался использовать ее как респиратор. Помогло слабо. Зеленая взвесь словно уже была внутри организма, рождалась внутри легких, с одинаковой силой отдавая кислотой как на вдохе, так и на выдохе. Вместе с очевидным неудобством это приносило облегчение — терпеть осталось немного.
Тарч снова взглянул на фото, но ощущение счастья и гармонии исчезло. Чего-то на фото не хватало. И было не трудно понять, чего. На нем не было сына. Это все еще была фотокарточка красивых любимых девочек, но она перестала быть полноценным семейным фото.
Альбом, обиженно прошелестев страницами, отлетел на дальний угол кровати. Эта кроватка, так некстати привезенная Максимом буквально за день до перезагрузки, все портила. Уже свыкнувшись с мыслью о том, что ему необходимо быть стертым при обновлении кластера, Тарч ни разу не допускал, что может передумать за несколько минут до конца.
Рослая не по годам Катя уже давно перемахнула за отметку минимального для мутации веса и каждую перезагрузку, как и все остальные жители города, отправлялась искать живое теплое мясо. Эта было неприятно, но неизбежно. Миллионы, а может быть и миллиарды людей проходили подобное в Улье каждый день. Но сын был еще маленьким, легким, несмышленым человечком, который долгие годы раз в несколько недель будет обречен видеть в своих домочадцах жестоких кровожадных убийц, отрывающих от него куски еще живого мяса. Приучившийся равнодушно относиться к трагической судьбе всех остальных попавших в Улей людей, Тарч теперь не мог избавиться от мысли, что совершил громадную ошибку. Что стоило несколько раз переночевать в родном кластере, убить его и спокойно сгинуть в соседнем?