Тарра. Граница бури

Камша Вера Викторовна

Рамиэрль не сомневался, что легко проберется в осажденный город. Известия о падении Гелани и Луи Гаэльзском поднимут дух защитникам и без чудес, да и осмотреть еще раз храм Эрасти не мешает, вдруг Церна оставил там еще что-то? На последнее, впрочем, либер не слишком рассчитывал, он и так второй год гонялся за миражами в детской надежде отыскать кого-то сильного и мудрого, который если и не развеет пеплом вражеские армии, то научит, что и как делать. Увы… До Эрасти было не добраться, пустышкой оказалась и Ночная Обитель. Самое главное, а именно кольцо Ангеса, Роман нашел в начале своего пути. Интересно, на каких тропах Ангес обрел камень, магия которого столь отлична от эльфийской, черпающей силу в Свете, и куда сейчас забросила судьба взбунтовавшихся Светозарных? И что за перстень подарил Анхель побратиму, ведь тогда черное кольцо еще было у Ларрэна. Или не было? Тогда каким образом оно попало к Анхелю? Похоже, на этот вопрос может ответить лишь Проклятый…

Роман едва не сдернул перчатку, чтобы в тысячный раз разглядеть талисман. Это ли не насмешка — отправиться на край света, чтобы вернуться, твердо зная, что ни боги, ни маги Тарре не помощники? Правда, он нашел гоблинов. И Кризу.

Эльфу отчаянно хотелось знать, как она там, в Высоком Замке, рядом с предметом ее девичьих грез. И рядом с мерзавцами и предателями, залившими Таяну кровью. Сотня гоблинов — это не защита ни для Иланы, ни для чернокосой орки, которую не следовало оставлять. Он бы ее и не оставил, если бы не дурацкая гордость и боязнь… Боязнь чего? Того, что она решит, что он не хочет оставлять ее с Урриком?! Роман негодовал на слепоту гоблина, и вместе с тем, преподнеси тот Кризе расшитый бисером платок, Рамиэрль из Дома Розы почувствовал бы себя обделенным. Наверное, дело было в том, что ни с кем он еще не проводил столько времени. Зима в горах на двоих сблизит не только эльфа с орком, но и оленя с волком. Пройди Уррик с Кризой до Седого поля и Ночной Обители, они б вряд ли расстались, а так… Уррик слишком влюблен в Илану, чтобы обратить внимание на соплеменницу, ему нужно что-то совершенно необычное — или беда, но беды Роман им никоим образом не желал. Беда могла прийти сама, потому что Илана и Уррик предали Годоя, а тот еще мог победить, и еще оставались ройгианцы… Их не было в Арции, их не было в Гелани, их не было в Эланде, то есть их не видели и не чувствовали, но вылупившаяся змея обратно в скорлупу не полезет. Разве что ройгианцев придержит сам Годой, полагая, что справится без их помощи. Тогда, узнав про Таяну и не желая отрываться от Арции, он спустит Оленя на Гелань. А там Криза!..

Пахло мятой и отцветающим красульником. В мирный год до Кантиски было бы дней десять хорошей езды, но теперь приходилось избегать хороших дорог, и это здорово удлиняло путь. Роман торопился.

4

Нанниэль стояла перед храмом. Прекрасным. Отвратительным. Непонятным. Двери были закрыты, вокруг — ни души. Лай раздавался уже совсем близко, и эльфийка укрылась за невысокой изящной колонной, увенчанной ветвистыми рогами, сделанными из того же похожего на мрамор камня, что и сам храм. Водяная Лилия ждала, сама не зная кого, но первыми на площадь высыпало несколько десятков людей. Мужчин и старух среди них не было — только молодые женщины, девочки-подростки и дети. Видимо, они пришли издалека, ноги некоторых были стерты в кровь, лица измождены, в глазах застыл ужас.

Нанниэль видела, как беглецы бестолково затоптались по белым плитам, когда с трех сторон на храмовую площадь вступили огромные бледно-серые псы. Достигнув ведомой лишь им границы, свора остановилась, явно чего-то ожидая. Ожидание не затянулось. Двери, нет, не распахнулись, истаяли, и из храма выступило несколько фигур в светло-серых балахонах, меж которыми шли, странно и диковато улыбаясь, три молодых нобиля. Один из серых скользящей походкой обошел замерших девочек, вернулся и указал на троих. Нобили, все с теми же застывшими улыбками, схватили избранниц, как ловчие птицы хватают цыплят, и повлекли за собой. Две шли молча и покорно, словно овцы, третья — рыженькая толстушка — дико завизжала, извернувшись, ударила своего стража ногой по колену, вырвалась и, смешно переваливаясь, бросилась наутек. Двое мужчин этого даже не заметили. Дотащив своих пленниц до огороженного каменным полумесяцем плоского камня, очевидно жертвенника, они рывком забросили на него девушек, сорвали с них одежду и замерли, поджидая отставшего.

Рыженькая все еще бежала, а за ней, медленно, неотвратимо, приближаясь по волоску, следовали собаки, за которыми двигались шестеро закутанных в молочные плащи Охотников. Им ничего не стоило схватить жертву сразу же, но, видимо, погоня их забавляла. Они позволили беглянке достигнуть края котловины и уткнуться в отвесную скальную стену. Смертная задыхалась, губы ее были искусаны до крови, но она все еще пыталась бороться. Нанниэль с ужасом и жалостью наблюдала, как девушка подхватила увесистый камень с острыми краями, намереваясь подороже продать свою жизнь.

Собаки и Охотники остановились и расступились, давая проход оставшемуся без женщины нобилю. Тот, так и не согнав с лица усмешки, пошел вперед, протягивая сильные руки. Девчонка метнула камень, и тот угодил улыбающемуся в грудь. Мужчина даже не вздрогнул. Между ним и рыженькой оставалось не больше шага, когда Водяная Лилия ударила. Она не думала, что сделает это, она вообще ни о чем не думала, но зло, с которым она столкнулась, разбудило в ней то, что буйно проросло в ее сыне и муже и за что она их так осуждала. Светорожденная, она не смогла вынести чужих страданий и бросилась в бой, не думая о себе. Она была одна, а противников… Псов десятка полтора, с полдюжины загонщиков и столько же жрецов. Много, очень много даже для сильного мага, но на стороне Нанниэли была внезапность.

Смеющийся остановился, словно налетев на незримую стену, и в жутких корчах свалился на землю. Свора резко обернулась, и Нанниэль, сама не ведая, что творит, выступила из-за колонны. Сотворенная волшба снесла чары прикрытия, и теперь все — и враги, и жертвы — видели хрупкую черноволосую женщину в ореоле серебристого света.

Сначала бросилась вперед свора, но силой Нанниэль лишь немногим уступала, если уступала, своей дочери. Два обогнавших других пса, глухо взвыв, ткнулись серыми мордами в ставшие вдруг ноздреватыми плиты, еще шесть или семь начали судорожно кататься по земле, окруженные язвящими их голубыми искрами. Светящихся синих точек становилось все больше, они охватили всю свору, перекинулись на стоявших позади Охотников, облепили фигуры жрецов. Те, правда, довольно быстро их погасили, но Нанниэль, собравшись с силами, вызвала ясное голубое пламя, которое сперва окружило Светорожденную кольцом, а затем, разомкнувшись, превратилось в огненный вал и покатилось вперед.

Первыми погибли собаки, так и не сошедшие с места, затем наступил черед двух Охотников, но остальные, собравшись с силами, остановили эльфийский огонь. Все замерло — люди, нелюди, огненная стена, само время. Силы эльфийки таяли, но и Охотники были на пределе, они уже не нападали, а лишь вяло огрызались, выгадывая мгновение за мгновением. Нанниэль чувствовала, что вскоре произойдет нечто, что придаст врагам силы, и допустить этого она не могла.

Водяная Лилия не думала о том, что происходит, ей просто некогда было думать, но чувство порой заменяет мысль. Светорожденная чувствовала, верила, знала,что в ее руках не просто жизни смертных, которых она всегда презирала, а нечто, от чего зависит судьба Тарры и тех двоих, кого она любила. Да, она любила их обоих. Эмзара, так и не заметившего этой любви, и Рамиэрля, своего сына от данного ей в мужья Светорожденного, которого она никогда не любила и который не любил ее… Возлюбленный, муж, сын… Они вознесли Тарру превыше клана и превыше самого Света; Нанниэль осуждала отступников, а теперь делала то, на что, возможно, не решились бы даже они.

Она могла бы бежать, ее вряд ли стали бы преследовать — Светорожденная была несвоевременной и опасной добычей, да и охота шла не за ней, но Нанниэль Водяная Лилия стояла до конца. Стояла там, где даже Эмзар отступил бы, предпочитая спасти часть, а не потерять все.

Жизнь каждого из Светорожденных — магическая искра, частица предвечного Света, и искра эта в руках опытного мага может стать страшным оружием. Нанниэль добровольно отдавала себя, бессмертную, смерти. Всю. Без остатка. Жизнь, тело, душу, посмертие — все, лишь бы уничтожить этот пьющий страхи и муку кошмар!

Дрожащие девушки и детишки с восторженным ужасом наблюдали, как Охотники вспыхнули ослепительным пламенем, перекинувшимся на присосавшееся к древнему месту капище, высвобождая и очищая то, что спало в самой земле Тарры. Как серовато-молочные колонны оплавлялись и таяли, словно свечи, как гнулись и рассыпались лестницы, затягивались колодцы… Последними загорелись чудовищные серебристые рога. Нанниэль в последнем усилии подняла к небу руки, и белоснежная молния, сорвавшаяся с ее пальцев, устремилась к пропитанному кровью алтарному камню, разнеся его на тысячи осколков. Оцепеневшие от эльфийских чар, но не сломленные жрецы в предсмертных корчах повалились на очистившуюся от белых плит землю, а черноволосая красавица канула в поднявшееся над котловиной васильковое зарево, лишь взмахнули в нестерпимом для глаз смертных сиянье полупрозрачные крылья, возвращая предвечному Свету ту, что вычерпала себя до дна.