Тарра. Граница бури
Шрифт:
Поравнявшись с двумя высокими тополями, отступавшие остановились.
Мальвани глянул на солнце. Неужели нет и двух? Как же еще далеко до ночи….
— Анрио! — Корнет Мальвани вытянулся в струнку. — Сигнал!
Поганая Подкова самой природой была предназначена стать могилой отважной, но не шибко умной кавалерии, угодившей под перекрестный огонь загодя установленных на вершине холма орудий, засевших в полуразрушенном загоне мушкетеров, передвижной артиллерии и конных стрелков внизу. Одного взгляда Годою хватило, чтобы понять: спасать, в общем-то, и некого. В мертвой зоне на вогнутой стороне холма сгрудилось две-три тысячи всадников, примерно столько же сумело выскочить из ловушки, но цвет арцийской конницы уже полег.
Годой взял окуляр и огляделся. Подвижной вражеской артиллерии видно не было, только на флангах нагло гарцевали с сотню «Серебряных». Пушки на вершине холма молчали — артиллеристы не собирались тратить зря порох. Надо полагать, основные силы противника где-то рядом, но где? Михай задумался. С одной стороны, следовало наказать дерзкую батарею на вершине, с другой — штурм обернется новыми потерями, но рискнуть все же придется. Без победы, пусть и не несущей стратегического или тактического смысла, возвращаться в лагерь нельзя.
Полки начали деловито разворачиваться, готовясь к штурму и одновременно к отражению атаки с фланга, буде она последует. Окажись у регента те гоблины, которых он отправил к Адене, Поганая Подкова не продержалась бы и часа, но люди осторожнее и не столь выносливы. И еще они бывают предельно глупы. Несчастные кавалеристы, увидев подмогу, возликовали и сотворили то, чего ни в коем случае не следовало делать. Дав шпоры не поенным с самого утра лошадям, они бросились вниз по склону, стремясь побыстрее проскочить простреливаемое пространство. Пушки наверху ударили, но как-то вяло и нестройно, не причинив удиравшим особого ущерба, а те неслись, словно за ними гнался Белый Олень. Так уж вышло, что спасители подошли со стороны речки, а очумевшие от жары, грохота, порохового дыма и жажды лошади видели только одно — воду, к каковой и рвались.
Михай Годой наступил на те же грабли, которые услужливо подложил на Лагском поле воинству Базилека. Правый фланг арцийцев был расстроен и смят их же собственной конницей, а левый… На левом творилось что-то странное. Из-за деревьев высыпала толпа людей, смутно напоминавшая военное соединение; они мчались как зайцы, чуть ли не свернув головы назад. Годой не столько узнал, сколько догадался, что перед ним остатки тех самых полков, что он отправил за реку и на чьих плечах теперь висела вражеская конница.
Верные регенту войска честно оттеснили врага под огонь охранявших северную переправу тяжелых батарей, только сами батареи к тому времени перешли в руки церковников, а канониры были втихую вырезаны. Неожиданные залпы почти в упор расстроили арцийские колонны, а якобы отступавшие ударили по ним вместе с выскочившим из засады отборным конным полком. В довершение же всего закрутившийся на ровном месте вихрь поднял тучу песка, мелких острых камешков, сухих веток и листьев и обрушил на арцийскую пехоту, ослепляя, забивая ноздри и судорожно разинутые рты…
— А вот теперь, — сказал Сезар Мальвани, — нам или в стремя ногой, или в пень головой.
— Пора, — согласился и Рене, вскакивая в седло. Гиб где-то шлялся, но это не так уж и страшно. Водяной Конь был со странностями, от Перлы же никаких сюрпризов не ожидалось.
Кстати поднявшийся ветер развевал три знамени — Эланда, Арции и Святой области. Двадцать две тысячи готовились схватиться с шестьюдесятью, но они знали, что защищают и на кого идут. Все тот же Воцек протрубил знаменитое «Вперед! Не плачьте об уходящих в бой», и объединенная армия бросилась на врага.
Сначала Роман держался возле Рене, потом кровавая круговерть их разметала. Адмиралу нечего было делать в бою, но большую часть здравого смысла Счастливчик растратил, когда вместе с Мальвани и Феликсом придумывал, как обмануть Годоя; остатки же здравомыслия улетучились утром, когда от армии Годоя целенаправленно отгрызали кусок за куском.
С самой Идаконы Рене был воплощением сдержанности, но, сделав все, что должно, эландец немедленно превратился в сумасшедшего маринера. Даже если его убьют, останутся Эрик, Шани, Сезар, Феликс, Ри… Будет кому и править, и воевать… Кто-то из вождей должен быть впереди и на виду, так почему не он?! Голова Мальвани куда лучше приспособлена для наземных сражений, а рисковать Феликсом и вовсе безумие! Пусть командор с Архипастырем принимают донесения и рассылают аюдантов, место Рене Арроя с «Серебряными».
Таянская тысяча рвалась в бой, словно и не было утомительной утренней погони. Добраться до Годоя и схватить его за холеную бороду — вот о чем уже два года мечтали гвардейцы Стефана. И вместе с тем головы они не потеряли. Годоевцы, впрочем, тоже. Коса нашла на камень. Никогда еще Хомячье поле не видело такого. Солнце померкло, остро пахнущий дым выедал глаза, редкие порывы жаркого сухого ветра разгоняли тяжелые клубы, и тогда можно было разглядеть то ощетинившееся пиками и плюющееся огнем каре, то бешено несущуюся конницу, то раскаленные жерла орудий. Годою удалось завладеть Поганой Подковой, но назвать это успехом можно было лишь с большой натяжкой. Крутые склоны покрылись трупами мушкетеров и пикинеров, а проклятая батарея у вершины оказалась с подвохом. Выпустив последний залп чуть ли не в упор, она снялась с места и по удобной пологой тропе с другой стороны холма спустилась к его подножию, где и затерялась. Видимо, собираясь объявиться и ударить во фланг, подгадав, когда арцийцы собьются в кучу, чему весьма способствовали два развернутых в несколько шеренг отряда пехоты, что прикрывали Поганую Подкову с флангов. Не давая ее обойти, северяне умело перестроились в треугольники и с двух сторон вломили по наступающим.
Запела труба. Обходя пехоту с флангов, пошла в атаку таянская кавалерия под сигной покойного Стефана. Усугубляя сумятицу, то сбоку, то впереди отряда несся огромный вороной конь без всадника, оглашая воздух отнюдь не лошадиными криками и с яростью весеннего паводка круша все, что попадалось на его пути.
Земля стонала под тысячами ног и копыт, люди глохли, в дыму и пыли стало трудно различать, где свои, а где враги. Пехотинцы, всадники, артиллеристы — все они казались призраками, утратившими лица. Ни у кого не было ни прошлого, ни будущего, только безумное настоящее.
Роман видел, как убивали, и убивал сам. Топаз перелетал через зарядные ящики, брошенные орудия, трупы людей и лошадей, крича и кусая чужих лошадей не хуже Гиба. Шпага Уанна словно бы сама искала жертв. Зря Нэо грешил на найденное оружие; предназначенное на первый взгляд для пешего боя, оно оказалось удивительно удобным при конной схватке. Впрочем, эльфу было не до того, чтобы задумываться о выкрутасах наследства мага-одиночки. Вокруг падали свои и чужие. Где-то слева атаковала конница, впереди лоб в лоб сошлись две пешие колонны. Противно просвистело ядро над самой головой. Совсем рядом с Романом какой-то южанин выпрыгнул с пистолем из-под прикрытия своих пикинеров и разрядил его в возглавлявшего атаку церковников офицера. Как бы быстро ни летела пуля, кто-то из солдат успел-таки заслонить командира, а тот, заколов убийцу, повел своих людей вперед. Роман отвлекся, схлестнувшись с двумя оторвавшимися от своих кавалеристами. Одного эльф застрелил в упор, второй принял смерть от шпаги Уанна.