Тарра. Граница бури
Шрифт:
Максимилиан остался с Рене, других клириков столь высокого ранга после смерти Иннокентия в Таяне не водилось, тем не менее за сигноносцем ехало два десятка человек в черно-зеленых мундирах Церковной гвардии. Следом тащился запряженный четверкой возок, опять же с кардинальскими знаками на крыше, а за ним две пары волов везли нечто, напоминающее клетку на колесах, по бокам которой трусили гвардейцы. Позади ехали всадники в дорожной одежде, явно не воины и не церковники, замыкали же процессию повозки с поклажей и пять или шесть десятков черно-зеленых.
— Кого еще несет? — пробормотал Шандер. Клирики вряд ли могли представлять опасность, к тому же численное превосходство Гардани было очевидным. Граф дождался, когда замыкающий отряд поравнялся с высоким явором, росшим на берегу Гусинки, и, выехав из-за прикрывавших его камней, махнул шляпой. Это послужило сигналом. «Серебряные» четко и быстро окружили странный обоз. Они не проявляли враждебных намерений, но каждый мало-мальски сведущий в воинском деле человек понимал: любая попытка сопротивления равнозначна смертному приговору. Путники сопротивляться и не подумали. Дверца возка отворилась, на дорогу спрыгнул молоденький клирик, который помог сойти тучному человеку в зеленых кардинальских одеждах.
Шандер не поверил собственным глазам — перед ним был Тиверий! Самозванец также узнал графа, и на холеном лице появилась самая медоточивая из всех возможных улыбок. Он явно вознамерился благословить чадо, и Шандеру пришлось действовать быстро и решительно — сама мысль о прикосновении этой… жабы вызывала омерзение.
Гардани дал знак, и «Серебряные», на лицах которых не читалось ничего хорошего, обнажили сабли.
— Тиверий, — Шани слегка замялся, не зная, как обращаться к расстриженным клирикам, — бывший епископ Таяны и Тарски, вы виновны в государственной измене и ереси. Именем Архипастыря я вас арестовываю!
Улыбка Тиверия стала еще слаще. Очевидно, он готовился к подобному разговору, так как ответил не задумываясь, громко и внятно. Хорошо осведомленный о трусости клирика, Шандер насторожился: столь уверенное поведение ничего хорошего не сулило.
— Сын мой, — возвестил самозваный кардинал, — в тебе говорит излишнее усердие и гнев, застилающий твои глаза. Ведаю, что я был оклеветан в глазах его святейшества, — заплывшие глазки попытались подняться к небу, — и его величества, да продлит Творец их дни, но я, скромный служитель Церкви нашей Единой и Единственной, не ропщу, но с кротостью принимаю клевету и попреки. Сам же, как муравей, неустанно ношу долю свою в общий наш муравейник.
Да будет тебе известно, что я, недостойный слуга Триединого Господа нашего, с Его помощью и по Его велению открыл врата Высокого Замка, этого оплота ереси, чернокнижия и злонравия, и низверг нелюдей и богомерзких еретиков, его захвативших. — Тиверий перевел дух, заодно пытаясь понять, какое впечатление произвели его слова, но строгое лицо Шандера оставалось спокойным. Расстрига сглотнул и продолжил еще более проникновенно: — Я, молясь неустанно о здравии славы и надежды Благодатных земель благочестивого и победоносного Рене из рода Волингов и его воинства, внес малую лепту в победу над самозваным регентом Михаем Годоем и его приспешниками-еретиками. Но, будучи скромным служителем Церкви нашей Единой и Единственной, я не счел возможным воспользоваться плодами сей победы и в сопровождении верных сынов Церкви отправился к престолу Архипастырскому, дабы передать в руки его святейшества ключи Высокого Замка, а также то, что с облегчением предаю в ваши руки. Ибо я, человек мирный, с невольным страхом думал, удастся ли мне доставить то и тех, что я вез, в Кантиску. Я немолод и слаб телом, ты же есть первый из воинов Таяны и друг и соратник его величества…
— Рене Аррой еще не коронован, — оборвал излияния Шани, — а ты решением Архипастыря, подтвержденным конклавом, лишен сана и объявлен предателем и преступником.
— Ведаю о том, — скорбно кивнул Тиверий. — Но безгрешных в сем грешном мире нет и быть не может. Даже владыки мирские, даже князья Церкви и те ошибаются… Раскрой глаза свои, и ты узришь, что, оклеветанный и оказавшийся в логове зверя, я, с помощью Его, одержал победу над прислужником Антипода…
— Хорошо, я посмотрю, — кивнул Шандер, — но сначала ваши люди сложат оружие.
— Да будет так, — возвысил голос толстяк. — Они сделают это с радостью, ибо вооружились токмо по моей просьбе, дабы сопровождать меня через дикие и опасные земли. Под защитой же ваших мечей, сын мой, мы в безопасности.
Шандер не ответил, но «Серебряные» уже делали свое дело. Граф спешился, бросив поводья подбежавшему аюданту, и пошел за переваливающимся Тиверием. Тот важно шествовал к сооружению на колесах, которое Гардани заметил еще с холма. Это действительно была клетка, водруженная на соляной воз, более того, Шани ее узнал по особым образом изогнутым прутьям. Раньше она стояла в замковом зверинце. Теперь в ней находились два человека и одна голова.
Как Шани ни владел собой — столкнувшись с остекленевшим тяжелым взглядом Михая Годоя, он побледнел.
Глава 4
2230 год от В. И. 12-й день месяца Собаки
Таянская Фронтера
Сколько раз, прикованный к постели, Шандер представлял себе встречу с магом-регентом, сколько раз во сне и в мечтах всаживал ему в горло клинок — и вот теперь встретился с ним на пыльной дороге. Страшный Михай, таинственный Михай, непобедимый Михай был мертв.
Наверное, потому, что взгляд Годоя слишком долго преследовал его по ночам, граф видел только голову своего мучителя, и Тиверий, озадаченный затянувшимся молчанием, вмешался:
— Человек, возомнивший себя равным Господу и поднявший руку на святую Церковь и властителей земных, мертв, но его ближайшие приспешники предстанут перед судом духовным и светским. Вот они — блудница и злокозненный язычник, упорствующие в своих многомерзких грехах!
Шандер с трудом оторвал взгляд от мертвой головы и попал из огня да в полымя, столкнувшись с тяжелым взглядом гоблина. Шандер окаменел, словно Годой снова наложил на него свои чары. Пленник медленно отвел глаза, даже не пытаясь заговорить. Ни гневных обличений, ни просьб о пощаде. Воины умирают молча. Уррик дал клятву хранить тайну, и он ее хранил. Шандер такой клятвы не давал. Выхватив из кучи отобранного оружия алебарду, граф рубанул по замку, даже не подумав спросить о ключе. Лезвие со звоном отскочило. Шани саданул еще и еще, вкладывая в эти удары всю свою прежнюю и нынешнюю ненависть и боль. Гоблин с каменным лицом следил за руками Шандера, женщина, лежащая ничком на дне клетки, даже не повернула головы.
Тиверий пытался что-то бормотать, Шандер удостоил его лишь одним взглядом, но таким, что расстрига то ли пискнул, то ли хрюкнул и постарался спрятаться за спинами своих подручных, но те вытолкнули его назад. Замок наконец подался, и Шандер рывком распахнул дверцу.
— Выходите!
Пленник не пошевелился.
— Выходите! — повторил Шандер.
— Сын мой! — завизжал Тиверий. — Это преступники и еретики!..
— Кем бы они ни были, — отрезал Шандер, — они не звери, чтобы возить их в клетках. А вот ты… Ты жрал из рук Годоя, ты принял от него фальшивый сан, благословил на войну… Пока он ходил в победителях, он еретиком не был… Ты двойной предатель и будешь предавать и дальше. Неужели ты думаешь, Архипастырь или Рене примут тебя с распростертыми объятиями?! После всего?!