Тарра. Граница бури
Шрифт:
Глава 2
2231 год от В. И. 12–13-й день месяца Лебедя
Сонные широты
Бесконечная водная равнина слегка волновалась, издавая приглушенный гул, к которому так просто и сладко привыкнуть. Вечный ропот волн был нежен и умиротворен, как мурлыканье находящегося в добром расположении огромного кота.
Эти широты маринеры — те, кто рисковал прорываться через Запретную черту и Ревущее море, — не зря прозвали Сонными. Рене, в молодости бывавший здесь чаще других, среди бесконечных изматывающих дел нет-нет да и вспоминал плавание в теплом и удивительно спокойном океане, похожее на долгий прекрасный сон.
Там, за полосой вечных штормов, спокойно и ровно дышало ставшее морем небо, стремясь из синевы в синеву, взмывали в прихотливых прыжках летучие рыбы, альбатросы соперничали белизной с морской пеной и сверкали на солнце, неспешно и плавно догоняя друг дружку, пологие волны. Даже ветер Сонных широт служил образцом постоянства; ровный и сильный, он дул в одном и том же направлении, освобождая маринеров от множества забот и тревог… А что для океана, неба и ветра два десятка лет? Треть человеческой жизни для них даже не мгновение. Рене Аррой ушел и вернулся, а здесь ничего не изменилось — та же завораживающая синь, альбатросы, летучие рыбы, башни облаков на горизонте, обливающие то киноварью, то зеленью закаты…
«Созвездие Рыси» и «Осенний ветер», необыкновенно красивые со своими сверху донизу покрытыми парусами мачтами, слегка покачиваясь на океанской зыби, уходили все дальше от серых эландских скал. Остались позади Острова Сиреневых Птиц, за которые рисковали заходить лишь единицы. Когда у последнего острова трое моряков с «Осеннего ветра» и один с «Созвездия» попросили их отпустить, Рене коротко велел спустить шлюпку. Ушедших никто не провожал, только оба боцмана не в срок затеяли приборку палуб. О Зенобии по молчаливому уговору никто не вспоминал — мало ли что наболтает злобная, выжившая из ума баба. Если кого проклятья и встревожили, то это держали при себе — маринеры не обсуждают возможные беды, полагая, что таким образом их можно «приманить». Жан-Флорентин дулся на весь мир, чего Рене и Герика, полностью отдавшись своей любви, не замечали, а о чем думал Рамиэрль, никто не знал — эльф в компании Преданного часами простаивал на корме, глядя, как тает пенный след.
Когда синий шелк становился темным бархатом, на который рука ночи выбрасывала пригоршни бриллиантов, бард приходил на бак, трогал струны, и над морем разносились песни — радостные и печальные, созданные людьми и Светорожденными, они словно бы связывали затерявшихся в море с вечным. Единственное, чего либер не пел, как его ни упрашивали, это горские баллады. Роман отшучивался, говоря, что вспоминать о горах в море невежливо.
Разумеется, на баке собирались все свободные от вахты; послушать Романа Ясного приходили и с «Осеннего ветра», а бывало, что и Рамиэрль перебирался на соседний корабль. Барда любили, и он знал это.
Дни шли за днями, ничего не происходило, корабли уверенно приближались к цели, до которой оставалось совсем немного. Если Эмзар прав и странный, отгонявший незваных гостей ветер — плод эльфийской магии, то затворники вскоре узнают о визите сородича. Уж об этом-то Рамиэрль позаботился. Оставалось совсем немного, и убаюканная морем тревога пробудилась и расправила крылья. Беспокойство овладевало бардом все сильнее, а почему, он и сам не знал. Как не знают кошки, отчего им порой надо выскочить из теплого безопасного дома и бежать, бежать, бежать…
Эта ночь выдалась особенно роскошной. Ярко светила луна, мерно шумели волны, а в зените мерцала багровым светом Волчья звезда.
— Странно, — подошедший Аррой проследил взгляд Романа, — я ни разу не видел Волчью такой яркой. Даже прошлым летом, хотя ее и считают звездой войны.
— До Исхода это знаменовало бы бурный год, — медленно проговорил эльф, словно повторяя чьи-то слова, — но теперь это просто звезды. Не стоит читать по ним волю богов.
— Прости, — в голосе Рене послышалось удивление, — не понял.
— Эмзар недавно рассказал мне об этом. И то лишь потому, что я уходил. Тайны тут никакой нет, да и смысла, похоже, не осталось, но тебе может быть интересно. Тех, кто привел нас сюда и уничтожил гоблинских Созидателей, было семеро. С их победой на небе Тарры появилось семь блуждающих звезд, каждая из которых была посвящена одному из Светозарных. Затем боги ушли, а звезды, когда-то знаменовавшие их волю, остались.
Астрологи по-прежнему пытаются по ним читать судьбу, и кое у кого это даже получается… Та звезда, на которую ты смотришь и которую знаешь как Волчью, а умники из Академии как Ангезу, посвящена богу войны, покровителю клана Луны. Одного из двух эльфийских кланов, оставшихся после Исхода. А нашей звездой была Адена, Лебединая звезда, то утренняя, то вечерняя… Сейчас она уже зашла.
— Церида-Амора?
— Да. Звезда Любви… Лебеди и Лунные всегда были союзниками, а после ухода богов стали врагами. — Рамиэрль взял гитару и стал наигрывать какой-то медленный, хватающий за душу мотив. — Они были возлюбленными — Адена и Ангес, Воин и Дева… И они не хотели оставлять Тарру на произвол судьбы. Может быть, поэтому их звезды до сих пор светят ярко, а другие едва заметны…
— Ты считаешь, они нам помогут?
— Спроси любого астролога, и он скажет, что звезды помогают только тому, кто помогает себе сам… Рене, — эльф прижал ладонью враз смолкнувшие струны, — раз у нас случился такой странный разговор… Когда-то ты не захотел рассказать о томсвоем походе… С тех пор произошло столько всего, ты не изменил свое решение?
— Не знаю, стоит ли. Если нас пропустят, ты все увидишь и узнаешь сам.
— Возможно, и увижу, — негромко, но настойчиво сказал Роман, — но я хотел бы знать, какты попал на остров темных эльфов. Или, вернее сказать, на остров Ангеса.
— Вот этого-то как раз я объяснить и не могу, — откликнулся Аррой. — Корабль налетел на скалы и затонул, меня сбросило в воду; прежде чем потерять сознание, я успел привязаться к обломку мачты… Очнулся я уже на берегу, сначала в чем-то вроде палатки, затем во дворце. Мне не очень хочется вспоминать об этом…
— Как знаешь, — Рамиэрль вновь взялся за гитару, — но мне кажется, что в твоих приключениях было нечто, о чем нужно поговорить… И это «нечто» вряд ли связано с нашим народом…