Татуированная кожа
Шрифт:
Семенов тяжело вздохнул. Вид у него был усталый и озабоченный. Глаза красные, веки припухли.
– Видите, какая штука получается! Несли бы службу как положено – и мне голову не ломать. Так нет... Один сержанту морду бьет, второй... А нам теперь расхлебывать! А тут еще новая напасть – парашют-то не на своем месте лежал! Значит, что? Может, Чувак их перепутал? Вы-то сами что думаете?
– Я вообще ничего не знаю, – сказал Вольф. – У меня никаких врагов нет.
– И у меня, – повторил Серегин.
Майор опять вздохнул и потер небритую
– Так я и знал. Ну, да вы теперь герои, какой с вас спрос! Я объяснение Чувака на во-от такие кусочки разорвал. Ты меня понял, сынок? Он там полный расклад дал: какой разговор промеж вами шел, да за что ты его шибанул... Нет ничего этого! Ну а я – могила!
Вольф потянулся.
– Я этого дурака пальцем не тронул. Видно, анаши обкурился и болтает.
– А он что, тоже анашу курит? – вскинулся Семенов.
– Не знаю. Я просто так сказал.
Особист с мрачноватым одобрением усмехнулся.
– Молодцы. Парни-кремни. Ну да я вас потрошить не собираюсь. Дай бог, чтобы и противнику не пришлось... Поправляйтесь!
– Какая же падла это сделала? Как думаешь? – спросил Серж, когда контрразведчики ушли.
– Откуда я знаю...
– А узнать надо! Он же, гад, притаился где-то рядом и в любой момент повторить может... Сыпанет песка в ствол, или замедлитель в запале испортит, или выстрелит в спину на боевых!
– Разве за разбитую морду убивают? Будет тебя Шмель мочить? Или меня Чувак?
– Кто их знает... Всякие уроды бывают. Но Семенов верно сказал: Чувак бы тебя мочил, я-то ему ничего не сделал! А Шмель недолго был...
Они обсуждали эту тему целый день, но ни к какому выводу так и не пришли.
После обеда потянулись ребята: Звон и Пятка принесли курево, Синявский два огурца, Лисенков несколько яблок.
– Лежите вдвоем, как короли, – осмотрев шестиместную палату, присвистнул Пашка. – Просторно, светло, воздуха много! Мы как сельди в бочке парились...
– На, держи компенсацию, – Серегин вывалил перед ним пачки «Примы» и «Памира». – Какие новости? Ты же всегда все знаешь...
– К дорогим привык? Давай, нам сойдет, – Лисенков поспешно рассовал сигареты по карманам. – Куда-то направлять нас будут. На боевые. Особое задание партии и правительства. Только добровольцы. Чем это у вас пахнет? Чем-то знакомым...
Пашка наморщил нос и принялся быстро вдыхать и выдыхать воздух. Речь его стала прерывистой и невнятной.
– Ха, добровольцы... Было бы сказано... Построят: два шага вперед! Кто останется? Все шагнут! Хотя на фиг мне эти боевые? Или вам? – Он радостно улыбнулся. – Да это мазь Вишневского! Я же чую – дух привычный: мне ею ногу две недели мазали! Помогает, хочешь, покажу? Вот выше поднимать не буду, и так видно – новая кожа! А где ты обжегся? У вас же вроде ничего не горело...
– Да не тарахти, расскажи толком – куда направляют?
– Куда, куда... Не знаешь, куда направляют на особые задания? А подробностей
– Какие командиры? И вообще, кто там рулит? Пряхин сказал – Чучу в отставку...
Лисенков пожал плечами.
– Комиссия решений не принимала: бригаде «отлично» выставила, уехали довольные. А ваш случай – на разбор Раскатова. Он вроде распорядился, чтобы Чуча сдал дела Шару, но приказа пока нет. Да к вам-то не они придут – Деревянко с Рогалем. Может, еще ротный...
Пашкин прогноз не оправдался. Пришел майор Шаров. Поджарый, подтянутый, в наброшенном на плечи халате – как полагается при посещении больных. Он был педантом. Но сейчас в облике майора Вольф рассмотрел какую-то неправильность, хотя и не сразу понял – какую именно. Когда тот вялым жестом отослал врача и опустился на табурет, Вольф подумал, что обычно похожий на взведенную боевую пружину майор сейчас напоминает пружину распущенную. Или даже сломанную.
– Где Серегин? На процедурах? А ты заживаешь?
Лицо Шарова раскраснелось, резкие черты сгладились, глаза нервно блестели. Неужели он пьян? Такого просто не может быть!
– Знаешь, как я на трибуне тебе орал? Корпус влево, правый пучок!! У Грибачева, наверное, уши заложило. Корпус вле-во-о! И ты все правильно сделал. Вот потому в училище тебя не возьмут. Сегодня бумага пришла.
– Почему? – растерянно спросил Вольф. Он сидел на кровати, прикрыв ноги проездки, и облокотившись на подушку. Из-за столь неуставной позы он чувствовал себя крайне неловко.
– Почему? Отвечаю. Коэффициент интеллекта выше среднего, – майор загнул палец, которым мог проткнуть консервную банку. – Выраженная склонность к аналитической оценке окружающей действительности, критичность мышления, способность к импровизации. Вывод: к обучению для использования на командных должностях в специальной разведке рекомендовать нецелесообразно!
Майор загнул последний палец, с удивлением осмотрел получившийся кулак. Вывод он огласил неполностью. Была там еще одна строка: «Пригоден к оперативной работе по сбору военно-политической и экономической информации за рубежом, но в силу пункта 5 анкеты не может быть использован в таком качестве». Пятый пункт означал национальность. Это взбесило Шарова окончательно.
Майор потряс внушительным кулаком, как будто грозил бездушным бюрократизированным чинушам.
– То есть так: иди на гражданку, в ученые, артисты, а в разведке должны служить исключительно дураки!
– Почему дураки? – прежним тоном повторил Вольф. Неловкость не проходила.
– Потому, что такая наша справедливость. Меньше знаешь, меньше умеешь – значит, не споришь, своего мнения не имеешь, значит, начальству удобен – получай большую должность. И потом держись за нее руками, ногами и зубами. Вот когда в тыл врага пойдешь – другое дело: тут и самостоятельность проявляй, и инициативу, и аналитические способности... Только откуда они возьмутся?