Татьяна Тарханова
Шрифт:
Человек ощущает смысл своей жизни тогда, когда то, что он делает в настоящем, связано с его думами о будущем. Этого чувства у Татьяны не было, и она не видела никакого смысла в том, что стоит на площадке электрокара, вызванивая мелкую дробь, мчит свой груз из заготовительного цеха в формовочный. Единственный смысл ее труда заключался в том, что он был нужен комбинату. Но не задуматься над тем, что происходит вокруг нее, Татьяна не могла, и прежде всего ее поразила та легкость, с которой прижилась на комбинате Санда.
Татьяна не знала матери. Судьба одарила ее двумя мачехами. Одна из них стала ее бабушкой, другая по
— Твой отец изверг! Смотри, что он заставил меня делать.
— Кладите на тележку, подвезу.
— Нет, нет, — отказалась Санда. — Вот пораню себе руки, пусть знает.
И вот та же Санда через какие-нибудь два месяца хвалилась дома за столом, что она получила третий электромонтерский разряд, и ругала Василия за то, что кто-то из его бригады подсунул ей неисправный рубильник. К удивлению Татьяны, та самая Санда, которая никогда не работала на заводе и пошла туда со слезами, нашла там смысл своей жизни. И теперь, после разговора с Улей, Татьяна понимала, почему так произошло. Работа в цехе сближала ее с Василием, заставляла его забыть ее прошлое, и ради этого стоило быть электромонтером, привыкнуть к высоким лестницам и тяжелым моткам проволоки. Как же так? Ее, Татьяну Тарханову, десять лет учили в школе, ее воспитывал комсомол, а она не может найти себе места в жизни. Санду сослали в Хибины, ее перевоспитывали в заключении, и еще неизвестно, что она делала после Хибин, а она сразу нашла себя. Подобные размышления не очень-то были приятны Татьяне. К тому же они вызывали пренебрежение к собственной, еще недавно такой самоуверенной личности. Но как далеко от пренебрежения к самой себе до оскорбительного унижения в глазах других! А между тем это ждало впереди Татьяну. И ждало потому, что с приходом на комбинат таких, как Уля, Татьяна и им подобных, возникали свои противоречия. Молодые рабочие были очень нужны комбинату. Без них у него не могло быть будущего. Но в самом комбинате были люди, которые не хотели принимать новичков. Они смутно понимали, что их начнут равнять под новеньких, и одно это вызывало внутренний протест.
Еще до конца обеденного перерыва Татьяна привела в порядок свою тележку и сразу же после гудка погнала ее за глиной. Она ехала, рассыпая вокруг себя веселый звон, приветствуя им одних и требуя дороги у других. Миновав неширокий проезд, она въехала в прессовую и затормозила. Путь ей преградили ремонтники. Подтянув к пролету мотор и, видимо, не желая ждать, когда за ним придет тележка ремонтно-механического цеха, они решили захватить чужой транспорт. К Татьяне подошел Крюков. В руках у него была деревянная лопата.
— Свезешь наш мотор в механическую. Понятно?
— Нет, непонятно.
— Подождут твои формовщицы.
— А не подождешь ли ты?
Татьяна дала задний ход электрокару и, слегка откатившись, на полной скорости ринулась вперед. Крюков отскочил в сторону, но изловчился и ударил
— Что, понравилось? Могу еще раз киселя дать.
Но он не рассчитал, что перед ним девчонка, которая не раз дралась с мальчишками, и, не успев подмигнуть другим ремонтникам: мол, смотрите, каков я кавалер, — полетел вместе с лопатой на землю.
— Ешь сам на здоровье!
Это столкновение не имело бы никаких последствий, если бы его виновником не оказалась Верка Князева.
После своей неудачной попытки поступить буфетчицей в театр Верка Князева затаила вражду к Татьяне. Но что она могла сделать? В театр не придешь ругаться — выгонят. И вдруг она увидела ее на электрокаре, возчицей глины. Так, значит, жизнь снова сравняла их. Подожди же, Танька Тарханова! Верка подозвала Крюкова, который проявлял к ней интерес, и, показывая на проехавшую мимо Тарханову, спросила:
— Ты знаешь эту девчонку?
— Видал.
— Слабо будет на ее тележке отправить мотор в механическую.
— Скажешь!
— Не сдрейфишь, сегодня пойду с тобой в кино.
Но ухажер оказался недостаточно стоек на ногах, и Верка Князева, забыв о всякой осторожности, сама ринулась в бой. Нет, она хорошо помнила, что в драке с Танькой уже однажды потерпела поражение, а потому, забежав по другую сторону пресса, подбоченилась и закричала, чтобы все ее слышали:
— Ишь ты, недотрога какая! Думаешь, не знаем, с кем ты путалась? Знаем! Да я бы тебя не то что лопатой, дегтем по заднице смазала, паскуда ты этакая!
Татьяна, которая могла постоять за себя, когда надо было защищаться кулаками, оказалась совершенно беспомощной перед руганью и чудовищной ложью. Как заставить замолчать эту Князеву? А та продолжала бесноваться, выкрикивая все новые оскорбления. Татьяна оглянулась, ища хоть чьей-нибудь защиты, и убежала из цеха, оставив на дороге свой электрокар.
После работы она возвращалась домой прибитая, униженная. Уля шла рядом и говорила:
— Князеву и Витьку Крюкова мы приструним. Им так просто это дело не пройдет. Будут знать, как хулиганить на производстве... Вообще эта Верка типичная тунеядка. У нее два привода за спекуляцию.
Но ничто не могло утешить Татьяну. Теперь разнесут по комбинату о ней славу гулящей девки. А что она может сделать, чтобы люди не поверили Князевой? Ничего! Значит, надо бежать. Куда — неважно. Но здесь, на комбинате, она работать не будет. В эту минуту ей больше всего не хватало Дроботова. Он, конечно, посоветовал бы, что ей делать. Но театр на гастролях, Дроботова нет в городе. «Милый Иннокентий Константинович, если бы вы только знали, как тяжело и плохо вашей Тане, которую вы уже, наверное, забыли».
Дома, никому ничего не сказав, она легла спать. Но сон не шел. Она поднялась, потом без цели бродила по двору и огороду, нигде не находя себе места. Она чувствовала себя беспомощной. Только совершенно ничтожного, недостойного человека могут так оскорбить, как оскорбили ее. Она даже не может сказать об этом деду. И вообще лучше уйти к Ульке, а то начнут расспрашивать да выпытывать.
У Ефремовых ее встретил Федор. Он сидел за столом и пил чай, рассматривая свое лицо в никелированной поверхности электрочайника.