Тай-Пэн - Роман о Гонконге
Шрифт:
– Ну? – настаивал Брок.
– Нет никакой причины.
– Что-то ты темнишь, парень, – покачал головой Брок, входя в дверь фактории.
Ровно в Час Змеи под гром барабанов и гонгов купцы Ко-хонга в полном составе появились на площади в сопровождении пятидесяти «знаменосцев». Оставленные для охраны площади солдаты пропустили их и снова сомкнули ряды. Дзин-куа не было среди купцов и на этот раз.
Но Хау-куа, его сын и ведущий купец Ко-хонга, был на месте. Хау-куа, круглый человечек средних лет, всегда улыбался. Но сегодня на его покрытом
Струан и Брок ожидали их в парке. Они надели свои лучшие сюртуки, белые галстуки и цилиндры. Струан был свежевыбрит, а Брок дал расчесать свою бороду. Оба вставили в петлицу по яркому цветку. Они сознавали, что эта церемония поднимала их престиж и заставляла Хоппо терять лицо.
– Все правильно, ребята, – с хриплым смехом говорил Брок часом раньше. – Струан и я. мы выйдем и заберем у них этот чертов указ, и если мы не отнесемся к этому с подобающей серьезностью, они еще, чего доброго, возьмут да и поджарят нас, как крыс в крысоловке, не дожидаясь назначенного ими же часа. С них станется. Поэтому сделайте все в точности, как сказал Струан.
Купцы и сопровождающие их солдаты остановились у ворот. Маусс открыл их, и Струан и Брок подошли и встали в проходе. «Знаменосцы» впились в них взглядами Струана и Брока не покидало мрачное сознание того, что за их головы все еще назначена награда, но страха они не испытывали, зная, что сейчас их прикрывают десятки ружей, спрятавшихся за окнами фактории позади них, и пушка на лорке Брока, стоявшей на середине реки.
Начальник отряда что-то проговорил, горячась и тыча в них собранной в кольцо плетью.
– Он говорит, выходите и берите указ, – перевел Маусс. Струан в ответ лишь приподнял шляпу, протянул руку и не двинулся с места, словно врос в землю.
– Хоппо сказал, что указ должен быть вручен. Вручайте его. – Он продолжал держать руку перед собой.
Маусс передал его слова, и затем, после нескольких мгновений тревожного ожидания, «знаменосец» обрушил поток проклятий нa Хау-куа, и тот заторопился вперед и отдал свиток Струану. В ту же минуту Струан, Брок и Маусс взяли на отлет свои цилиндры и прокричали во весь голос: «Боже, храни Королеву». По этому сигналу Горт поджег фитили у шутих и швырнул их в парк. Купцы Ко-хонга отпрянули назад, а «знаменосцы» натянули луки и схватились за мечи, но Струан и Брок с торжественными, величавыми лицами стояли совершенно неподвижно, держа шляпы в воздухе.
Взрывающиеся шутихи наполнили парк дымом. Когда их треск прекратился, Маусс, Струан и Брок, к ужасу всего Кохонга, крикнули: «К чертям всех маньчжуров!», а из фактории донеслось звучное троекратное «гип гип ура».
Начальник отряда с воинственным видом шагнул вперед и что-то сердито протараторил Мауссу.
– Он спрашивает, что все это значит, Тай-Пэн.
– Ответь ему в точности так, как я тебе
Маусс звенящим голосом громко произнес на безукоризненном мандаринском наречии:
– Таков наш обычай для особо важных церемоний. Не каждый день нам выпадает счастье получать столь драгоценный документ.
«Знаменосец» коротко выругался в его адрес и приказал Ко-хонгу возвращаться. Купцы ушли, но теперь их шаг стал тверже.
Брок захохотал. Громкий смех прокатился по всей фактории и эхом отозвался в дальнем конце площади, где располагалась фактория американцев. Кто-то просунул в одно из окон британский флаг и храбро замахал им.
– Ну что ж, теперь пора готовиться к отьезду, – сказал Брок и, довольный, улыбнулся. – Здорово получилось, что и говорить.
Струан не ответил. Он перебросил шелковый свиток Мауссу со словами «сделай мне точный перевод, Вольфганг» и поднялся в свои апартаменты.
А Гип с поклоном впустила его и опять принялась колдовать над кухонными горшками и кастрюлями. Мэй-мэй одетая лежала на кровати.
– В чем дело, Мэй-мэй?
Она исподлобья посмотрела на него, повернулась на живот и, задрав платье, показала ему посиневшие ягодицы.
– Вот в чем дело! – выпалила она с притворным гневом. – Посмотри, что ты наделал, зверь, варвар, фанквэй. Теперь я должна либо стоять, либо лежа на животе.
– «Должна лежать на животе», – поправил ее Струан, падая в кресло с задумчивым видом.
Мэй-мэй одернула платье и осторожно слезла с кровати. – Почему ты не смеешься? Я думала, это тебя развеселит.
– Извини, девочка. Конечно, в другой раз я бы так и сделал. Но сейчас мне нужно о многом подумать.
– О чем о многом?
Он махнул рукой А Гип: «Ты уходить, хейа, ясно?» и запер за ней дверь на задвижку. Мэй-мэй опустилась на колени рядом с дымящимся горшком и палочкой помешала его содержимое.
– Мы должны уехать отсюда в три часа пополудни, – заговорил Струан. – Скажем, ты вдруг захотела бы остаться Здесь, на территории поселения До завтра. Что бы ты сделала?
– Спряталась, – тут же ответила она. – На этом... как вы говорите... маленькая комната рядом с крышей.
– Чердак?
– Да. На чердаке. Почему ты хочешь остаться?
– Как ты полагаешь, факторию станут обыскивать, когда мы уедем?
– Зачем оставаться? Очень неразумно оставаться.
– Как ты думаешь, «знаменосцы» станут пересчитывать нас на причале?
– Это чертово отродье и считать-то не умеет. – Она шумно отхаркалась и сплюнула в огонь.
– Прекрати плеваться!
– Я мною раз говорила тебе, Тай-Пэн, что это очень важный, очень мудрый китайский обычай, – с полной серьезностью проговорила она. – В горле всегда бывает яд. Человек становится очень больным, если его не отхаркивает. Это очень разумно – его отхаркивать. Чем громче отхаркивание, тем сильнее пугается божество ядовитой слюны.