Тайфуны с ласковыми именами
Шрифт:
Незачем больше подвергать себя опасности и продолжать потчевать этих двоих одурманивающими веществами. Довольно наркомании. Выскользнув из гостеприимного дома, я возвращаюсь в свои покои, не забыв попутно зайти на кухню и положить на место тонкие перчатки из пластика, которые я взял для временного пользования среди кухонной утвари Розмари.
Брильянты… Прозрачные, бесцветные и такие ослепительные… Только нас интересуют те, другие, – помутней, погрязней этих… Черные брильянты
«Рено» возвращается в восемь тридцать утра, как раз во время моего скромного завтрака. Я это вижу, глядя в окно из кухни. Но сейчас, в это светлое утро, белая машина вовсе не кажется такой эффектной, тем более что она основательно загрязнилась. Виолета едва успевает войти в дом, как позади «рено», метрах в двадцати от него, останавливается «шевроле» Пенева, и его владелец, оглядываясь, крадется к черному ходу. А несколько минут спустя распахивается кухонная дверь, и я слышу:
– А, вы уже завтракаете, Пьер…
– Могу и вам предложить чашку кофе.
– С удовольствием выпью, – тихо отвечает Розмари и опускается на стул.
Она и в самом деле нуждается в чем-нибудь бодрящем, потому что вид у нее довольно-таки усталый, и, что нетрудно заметить, это вовсе не та приятная усталость, которую человек испытывает после успешного завершения какого-то трудного дела.
– У вас весьма измученный вид, дорогая, – замечаю я, подавая ей кофе. – Надеюсь, не после пылких объятий господина Пенефа?
– Пенефа? – произносит она бессильным голосом. – Неужто я, по-вашему, такая неразборчивая…
– …как Флора…
– Да и Флора едва ли согласилась бы лечь с таким. Впрочем, это ее дело. Если хочет – пускай ложится.
Она замолкает, а я больше не проявляю любопытства, и мы какое-то время молча курим и пьем кофе.
– Мне пора катить к своему Бенато, – нарушаю наконец молчание и встаю.
Я должен подняться наверх и взять пиджак, но, странное дело, следом за мною идет по холлу Розмари.
– Вы даже не спрашиваете, где я была?
– Неужели вы до сих пор так и не уяснили, что я не любопытен? И что меня интересуют только рыночные цены, а всякие другие сведения мне безразличны.
– Даже те, которые касаются меня?
– Все, что касается вас… Вы сами об этом расскажете, если сочтете нужным…
И так как она продолжает стоять все с тем же жалким видом, я добавляю:
– Вы же понимаете, дорогая, что откровенность по просьбе не получается.
– У меня такое чувство, что вы вообще не дорожите моей откровенностью, Пьер.
– Напротив. Только у меня такое чувство, что это для вас – нечто совершенно недостижимое.
– Вы не первый раз упрекаете меня в неискренности.
– Просто констатирую.
– Какие причины? Что вы имеете в виду? – спрашивает она, как бы просыпаясь ото сна.
– Прежде всего то, что вы все время лжете… И поскольку она пытается возразить, я успокаивающе поднимаю руку:
– Я же сказал, разве вы не слышали: я вас не упрекаю. Но если вы испытываете потребность разыгрывать комедию перед другими, то меня исключите, чтобы не тратить напрасно силы. Вчера вы, кажется, усвоили, что я вам не конкурент, и это истинная правда. И связываться со мной вам не имеет никакого смысла.
При этих словах я смотрю на часы и собираюсь взойти на лестницу.
– Не конкурент в чем, Пьер? – спрашивает Розмари, и я вижу, как напряглось ее лицо.
– Из-за вас я пропущу встречу с моим славным Бенато… – бормочу я.
– К черту вашего Бенато! – восклицает она. – Скажите: не конкурент в чем?
– На ваш вопрос я мог бы дать точный и исчерпывающий ответ. Но имейте в виду, что в таком случае ваша искренность задним числом не будет стоить ломаного гроша. И тогда уж не рассчитывайте на помощь или доверие с моей стороны.
Она вперяет в меня свои темные глаза.
– А если вы хотите взять меня на пушку? Если вы решительно ничего не знаете, а только пытаетесь что-нибудь выудить у меня?
– Фома неверный… В юбке, – с досадой роняю я. – Ну что ж, представлю вам вещественное доказательство, и вы убедитесь, что кое-что я знаю Но сперва я должен убедиться в вашей искренности… И после того, как повидаюсь с этим славным Бенато.
– К черту вашего Бенато! – снова восклицает она. Потом добавляет, уже другим тоном: – Сварить еще кофе?
Итак, мы сидим в холле на своих обычных местах: она – на диване, закинув ногу на ногу, а я – потонув в стоящем напротив кресле, и перед нами чашки горячего кофе. Сидим, как два бездельника в начале рабочего дня, когда повсеместно вокруг нас вычислительные машины и автоматические кассы уже строчат с предельной скоростью.
– Во-первых, вы никакая не студентка, – говорю я, чтобы помочь ей сделать первый шаг.
– Я студентка, – возражает она. – Пускай только формально. Во всяком случае, я числюсь студенткой.
– Во-вторых, вы находитесь здесь по воле вашего шефа, – добавляю я, чтобы у нее не оставалось сомнений. – А ваш шеф – Тео Грабер. – И, вытянувшись поудобней в кресле, бросаю ей: – Продолжайте.
– Но если вам все известно…
Она замолкает, напряженно глядя мне в лицо, но это напряжение уже не признак недоверия, а скорее изумление.