Тайфуны с ласковыми именами
Шрифт:
– Скажите лучше: у вас хорошая фигура. Я же вам говорила, громкие слова – не моя страсть.
Она набрасывает полупрозрачный розовый пеньюар и направляется ко мне.
– Кстати, – роняю я, когда она уже совсем близко и наше столкновение кажется почти неизбежным. – Эта ваша дружба с Пенефом…
Во взгляде Флоры внезапно блеснул металл.
– Я подозревала, хотя не была уверена: это Розмари вас послала ко мне, чтобы все выведать.
– Вот и не угадали, – возражаю я спокойно. – Скрывать не стану, моя симпатия
Она стоит передо мной, держа руки на бедрах, нисколько не стесняясь своей наготы или не подумав о ней, и взвешивает мои слова. Затем садится, но не в интимной близости со мной, а в соседнее кресло, закидывает ногу на ногу, демонстрируя свои массивные бедра, и сухо говорит:
– Ну хорошо, мой мальчик, я слушаю.
– Да, но прежде, чем мы перейдем к откровенному разговору, мне бы хотелось, чтобы вы ответили на мой первый вопрос: эта ваша дружба с Пенефом…
– Отвечаю! – прерывает меня Флора. – Этот кретин вне игры. Так же как эта ваша дурочка.
– В таком случае дело в следующем… Я рассказываю ей без лишних слов – она ведь дала мне понять, что не любит пустых фраз, – все, что я знаю о ее жизни и планах, о ее связи с Бруннером, о ее интересе к покойному Горанову, а значит, и к Пеневу и, естественно, о том, что ее конечная цель – брильянты.
– Я верю, что откровенный тон нашей беседы не позволит вам оспаривать все эти бесспорные вещи, – заключаю я.
– Я не говорю ни «да», ни «нет», – отвечает она, – я вообще ничего не скажу, прежде чем не услышу главное: какую цель преследует сам господин Пьер Лоран?
– Пока что ответ будет негативный: брильянты его не интересуют.
– Все так говорят. В наше время альтруистов хоть пруд пруди.
– Хватит вам иронизировать, лучше рассудите логически. Если бы меня интересовали брильянты, разве стал бы я открываться перед вами, заведомо зная, что вы сами их ищете?
– Может, вы хотите втереться в доверие, чтобы поставить подножку в удобный момент. Или рассчитываете на то, что с вами поделятся. Только я, мой мальчик, делиться не люблю. – Она молчит какое-то время, потом поясняет: – Я вам это высказываю просто так, в качестве гипотезы.
Гипотеза или нет, но звучит достаточно ясно. Как и следовало ожидать, эта команда тоже охотится за брильянтами. Будем надеяться, что ее интересуют только брильянты.
– Вот видите, дорогая, у меня нет никаких поползновений завладеть вашими камнями. Зато я бы вам пригодился в обнаружении их.
– Каким образом?
– Снабдил бы вас кое-какими сведениями.
– В обмен на что?
– В обмен на кое-какие сведения.
– «Кое-какие»… Это слишком туманно, – недовольно
– Когда вы создадите мне необходимые условия, я буду конкретней.
– Говорите яснее. Что вы имеете в виду?
– Я должен повидаться с Бруннером. Она откидывается на спинку кресла и смеется не особенно веселым смехом.
– Это все?
– Это только начало.
– Странный вы человек, Лоран. Опасаетесь Флоры, а ищете встречи с Максом. Да Макс вас сотрет в порошок, если только усомнится в чем-нибудь.
– Такой опасности не существует.
– Вам видней. Что касается встречи с Бруннером, то этот маленький подарок вы от меня получите, мой мальчик. – Затем она поднимается с кресла, снова ставит руки на бедра и спрашивает деловым тоном: – Так мы будем ложиться?
– Мы же затем и пришли… – отвечаю я.
Я просыпаюсь с мыслью, что в такое теплое время давно пора убрать ватное одеяло. Одеяло мне заменяет Флора – ее дородные белые руки заключили меня в крепкие объятия… Другая моя забота касается несчастного Бенато. Похоже, что и сегодня ему суждено начать рабочий день, а может быть, и закончить обед без меня.
Я пытаюсь высвободиться из могучих объятий этой роскошной женщины, но во сне она прижимает меня к себе еще крепче. Я уже исхожу потом. Вот это объятия! Придется выждать какое-то время.
Истомленная переживаниями в кабаре, а затем ночными, Флора освобождает меня от своих объятий только в девятом часу. Но должен признать, что, едва открыв глаза, она проявляет завидную активность. Несколько энергичных приседаний и наклонов, несколько минут под душем, и мы уже сидим за кухонным столом перед обильным завтраком.
– А ты мне нравишься, мой мальчик, – говорит хозяйка, протягивая руку к булочкам, только что доставленным из пекарни. – Хотя я вправе обижаться на тебя.
В отличие от Розмари она в первую же ночь перешла на «ты».
– Обижаться, за что?
– За твое недоверие. Перешагиваешь Флору, ищешь Бруннера…
– Недоверие здесь ни при чем, это диктуется необходимостью: нужные мне сведения я могу получить не от тебя, а от Бруннера.
Флора задерживает на мне задумчивый взгляд, словно соображая, что же это за сведения такие: приятелю ее они известны, а ей – нет. Затем пожимает плечами.
– Так уж и быть. Хотя было бы куда лучше, если бы вели переговоры мы с тобой вдвоем – два представителя торговых фирм, не так ли?
– Ты, в сущности, кого представляешь?
– Тебе это известно: Макса Бруннера.
– Бруннер – это не фарфоровый завод.
– А при чем тут фарфоровый завод?
– Значит, ты его послушное орудие.
– А почему не наоборот?
– Потому что он дергает за нитки.
– Бог ты мой! – вскидывает она брови. – Если он начнет дергать за нитки, то до такой степени запутается в них, что даже мне его не высвободить.