Тайга – мой дом
Шрифт:
— Теперь соболя на вертолете не догонишь, — проговорил Валентин.
— Да, — отозвался Михаил. — Теперь жди, когда новый снег с четверть выпадет. Тогда только эта корка рассыплется. До этого и не пускай собак, обезножат сразу.
Мы вошли в березовую рощу. Михаил вдруг остановился.
— Ты что? — подняв винтовку, спросил Валентин.
— Что-то в снегу шебуршит.
— Померещилось тебе.
— Да нет.
Смотрим, рядом с тропинкой в снегу рябчик сидит. Перо намокло и смерзлось. Не может лететь.
— Вот черт, — проговорил Валентин. — Сколько птицы погибнет.
Разговариваем. Вдруг у зимовья залаяли собаки, одни сердито, с остервенением, другие визгливо, с испугом. Из общего гвалта вырвался дикий визг. Раздалось подряд несколько выстрелов. По лесу прокатился грозный рев медведя.
Мы бросились к зимовью. Андрей с Авдо стояли у двери с ружьями. Оба бледные, взволнованные. Недалеко от огнища валялась окровавленная собака.
— Шатун приходил, — сообщил Андрей. — На глазах собаку растерзал.
— Где он? Или промазал?
— Мы вверх палили, боялись собак перестрелять. Убежал вон в тот лесок, — Андрей показал на сосновую рощу в бору.
Мы пошли по следу зверя. Собаки на поводках: отпустишь — и медведя не остановят, и ноги покалечат о корку льда.
След ведет к бору. Впереди, среди сосенок, что-то мелькнуло. За порослью показалась черная туша медведя. Сделали по выстрелу. Но далеко. Пули только взбороздили снег. Медведь убежал. Теперь шли цепочкой, чтобы в случае внезапного нападения шатуна не мешать друг другу стрелять. А если кто-то один окажется в его лапах, остальные придут на помощь немедленно.
Преследуем медведя долго. Он идет быстро. Несколько раз попадал на глаза, но на выстрел не допускал. В конце концов решили вернуться к зимовью. Долго ломали голову, как заманить шатуна в западню. Авдо предлагает пойти на хитрость.
Мы с Валентином делаем засаду на зимовье. А Андрей, Михаил и Авдо идут в лес и уводят собак с собой. За ручьем собаки находят белку и лают. Но охотники не стреляют. Стучат палкой по дереву, белка прыгает, собаки лают еще азартнее. Это уловка дать знать медведю, что люди из зимовья ушли.
Я прислушиваюсь к лаю собак и внимательно слежу за рощей. Сердце стучит сильно. Рядом сидит Валентин, у него кроме ружья на коленях лежит пальма — огромный нож в две четверти длиной и два вершка шириной, насаженный на полутораметровый черен. Охотники пальму используют и как топор, и как рогатину против зверя. Внешне Валентин спокоен, только блеск глаз выдает его напряжение. Проходят томительные минуты. Наконец Валентин толкает меня локтем в бок и показывает глазами на сосновую рощу. Я ничего не вижу. Но вот из-за колодины вышел медведь и стал осматриваться. Вид у шатуна страшный: тощий, челюсть длинная, с боков свисают сосульки. Шатун постоял с минуту, потом прошел метров десять и опять остановился.
Тут, видимо, на него набросило запах растерзанной собаки, и он большими прыжками подбежал к ней и начал рвать. Мы с Валентином враз разрядили ружья. Слышали, как пуцкнули обе пули. Шатун вздыбился, заревел на весь лес и бросился на зимовье. Сделал он это с такой молниеносной быстротой, что мы не успели вновь зарядить ружья. А медведь прыгнул на стену зимовья, зацепился лапами за верхнее бревно и стал подниматься. Еще миг, и нам, пожалуй, плохо пришлось бы. Валентин вскочил и вонзил пальму в грудь зверю. Медведь шумно вздохнул и, оскалив пасть, как мешок, упал на землю…
Глава 18
Окончены таежные скитания. Раем кажется просторный дом с занавесками на окнах, домоткаными дорожками на чистом полу, с женскими голосами и детским смехом. Откинувшись на спинку дивана, я наслаждаюсь покоем.
— И какая нужда заставила тебя маяться столько времени, — выговаривает мать, доставая мне из комода белье.
— Все, мама, хорошо. Отдохнул так, как придумать нельзя.
В комнату входит Надя. Она сегодня в нарядном платье, веселая. А радоваться есть чему: охотники вернулись с хорошими трофеями, а главное, живы и здоровы.
— Собирайся, братец, баня готова.
Баня небольшая. В углу каменка, рядом полок. Две бочки с водой. Длинная лавка. Валентин с какой-то торжественностью распаривает березовые веники. Михаил с Андреем наблюдают за ним. От духовитых веников баня наполняется запахами прелой зелени и березы, словно через снежные бури сюда ворвалась весна.
— Готовы, — говорит Валентин и раздает веники.
Валентин, Андрей и Михаил надевают шапки, рукавицы и лезут на полок. Я остаюсь на полу.
— Вам, ребята, скафандры бы надо…
— Ты давай на полок залезай, — зовет Валентин.
— Нет, друзья, увольте. На такое я не пригоден.
— Тогда подбрось пару ковшиков воды.
Я выливаю два ковша воды на каменку. Каменка охает и клубом пара обдает парней. Парни взмахивают вениками, вначале осторожно, точно птица крыльями перед полетом, а потом все быстрее и быстрее.
— Еще ковшичек, — стонет Валентин.
Пар густым туманом окутал полок. У меня даже на полу жжет уши, а парни хлещутся вениками.
Из бани мы приходим красные, точно нас неделю варили в кипятке, а потом коптили на солнце. Выпили по ковшу кваса и пошли в горницу отдыхать. Я прилег на диван. Тело испытывало необыкновенную легкость, будто вся усталость, которую нажил за месяц таежной жизни, улетучилась вместе с крепким банным паром. И белье казалось необыкновенно чистым и мягким, какого будто никогда не носил. Я подумал о своих городских товарищах. Никто из них не видывал соболя и, наверное, не увидит. Люди обкрадывают себя на каждом шагу. А жаль.