Тайна 21 июня 1941
Шрифт:
Да и смешно это. Некий фельдфебель точно знает, что вся германская армия (не его собственный батальон и не полк) утром перейдёт в наступление от моря до моря…
А вдруг, действительно, провокатор? Сумасшедший, наконец?
Серьезным этот факт мог быть для Сталина (вспомним ещё раз о его недоверчивости) только в том случае, если он лёг на уже почти сложившуюся картину.
В конечно итоге, в сухом остатке остаётся вот что.
Сталин, уверяют нас, не верил в немецкое нападение. Именно Сталин тормозил поэтому приведение
Это то, о чём нам всё время говорят.
Но именно Сталин отдаёт приказ военному руководству поднять по тревоге войска.
Это то, что он сделал тогда на самом деле.
Военное командование было убеждено в неотвратимости завтрашнего нападения немцев и требовало поэтому у Сталина разрешения поднять по тревоге войска.
Это то, о чём нам всё время говорят.
Но получив, наконец, от Сталина приказ на приведение войск в боевую готовность, выполняют его с очевидной неохотой. Во всяком случае, тормозят его выполнение на несколько часов.
Это то, что сделали они тогда на самом деле.
Вот и сравните.
Слова.
И дела.
И делайте выводы.
4. Запрещённые очевидцы
Есть в приграничной битве, развернувшейся рано утром 22 июня 1941 года, страницы, на которые почему-то не очень принято обращать внимание. Что удивительно, тайны в них никакой нет. Поскольку я, например, нашел их в мемуарной литературе, опубликованной еще аж в 70-е годы прошлого столетия.
Но и тогда (в СССР), и сейчас (в демократической РФ) мимо них как-то обычно проходят стороной. Хотя факты эти удивительны.
Разговор пойдет о разгромленной авиации. И вине Сталина за этот разгром.
Я не приглашаю обсуждать этот вопрос во всей его полноте.
Хочу ограничиться всего несколькими странностями, которые заставляют усомниться в некоторых давно знакомых истинах.
Общеизвестно следующее. Внезапность нападения немцев стала возможной потому, что Сталин не привел армию в боевую готовность, хотя военные (как выяснилось из мемуарной литературы намного позже) все как один считали необходимым это сделать.
Результат известен.
Что касается авиации.
По официальным советским данным, за один день 22 июня наша авиация потеряла 1200 самолетов, из них 800 — на аэродромах (цифры, понятно, округленные). По немецким сводкам это количество выше: 1811 самолетов (1489 уничтоженных на земле и 322 сбитых в воздушных боях).
Особенно большой урон понесла авиация Западного и Киевского особых военных округов, где немецко-фашистской авиации в первый день войны удалось уничтожить и повредить 1015 самолетов.
Жестокие потери понесла авиация Западного Особого военного округа. Здесь было уничтожено 738 самолётов, из них 528 — на аэродромах.
Все это, опять же, по данным советской стороны.
Узнав об этом, командующий ВВС Западного Особого военного округа генерал-майор авиации Копец застрелился в своем служебном кабинете.
Мы знаем также о трагической судьбе командования Западным фронтом — генерала армии Павлова Д.Г., генерал-майоров Климовских В.Е., Григорьева А.Т. и Коробкова А.А., приговорённых к расстрелу по приговору Верховного суда Союза ССР от 22 июля 1941 года.
Значительно меньше (за пределами специалистов или любителей истории) известно о том, что были осуждены и расстреляны командующие ВВС Киевского округа генерал-лейтенант авиации Е.С.Птухин и Прибалтийского округа — генерал-майор авиации А.П.Ионов и с ними еще несколько авиационных командиров.
Документы об общем количестве самолетов в советских ВВС и их количестве в приграничных округах до конца 80-х годов в свободном обороте отсутствовали, поэтому тогда вполне верилось в то, что нам преподносили.
А именно.
Поражения лета 41-го во многом обусловлены подавляющим господством в воздухе немецкой авиации. Это господство явилось следствием того, что вся (или бОльшая часть) авиации приграничных округов была уничтожена утром 22 июня на аэродромах.
Этот разгром явился следствием внезапности немецкого нападения. Внезапность состоялась оттого, что войска не были приведены в боевую готовность. Боевую готовность не объявили, потому, что сделать это запретил Сталин.
Все послесталинские годы было общеизвестно, что Сталин, чтобы как-то объяснить случившееся и отвести от себя обвинения в собственном провале, расстрелял невиновных людей, взвалив на них собственную вину. Что ничего обреченные генералы не могли сделать в той ситуации, связанные по рукам и ногам некомпетентными указаниями Сталина.
Вот примерно так выстраивался причинно-следственный ряд вины Сталина в поражении РККА летом 41-го.
Мы воспитывались на символах этой внезапности: разбуженные немецкими снарядами в Брестской крепости красноармейцы и командиры в исподнем мечутся между казарм. И гибнут, не успев толком понять, что же случилось.
Я не буду сейчас затрагивать вопрос о количестве авиации, которая не была уничтожена утром 22 июня и, естественно, приняла участие в боевых действиях после первого удара немцев.
Хотя, если разобраться только в этом, сразу возникают существенные сомнения в фатальной роли именно внезапности в потерях советской авиации начального периода войны.
Я хочу поговорить о самой этой «внезапности немецкого нападения».
Разговор об этом хочу начать с небольшого отрывка, который еще в советские времена заставил меня задуматься — а так ли уж все однозначно с этой самой внезапностью?
Итак.
Маршал Советского Союза Н.И.Крылов в июне 41-го был полковником, начальником штаба Дунайского укрепрайона. Вот что он писал в своих мемуарах: