Тайна булгаковского «Мастера…»
Шрифт:
Но тут неожиданно выясняется, что Кальсонеров на базе двое: один бритый, другой бородатый. И оба совершенно неуловимы. Все попытки уволенного сотрудника поговорить со стремительно ускользающим завом оказываются тщетными. На пути Короткова встают нелепейшие, а порой и абсолютно непреодолимые порядки советской канцелярии. Они-то и выбивают беднягу-делопроизводителя из привычной колеи. В конце концов, мутный круговорот бюрократической чертовщины затягивает его в тартарары преисподней.
Таково содержание повести.
Всё, что в ней происходит, выглядит настолько нереальным и несуразным, что иначе как вмешательством нечистой
9 сентября, побывав в гостях у писателя А.Н. Толстого, Михаил Афанасьевич записал в дневнике:
«Сегодня опять я ездил к Толстому на дачу и читал у него свой рассказ „Дьяволиада“. Он хвалил… Но меня-то самого рассказ не удовлетворяет».
И всё же «не удовлетворявшее» Булгакова произведение было предложено им альманаху «Недра». Даже не предложено, а… Вот как это событие Михаил Афанасьевич описал в письме сестре Надежде:
«Дорогая Надя,
я продал в „Недра „рассказ „Дъяволиада“.
Издательство «Недра» возглавлял тогда старый большевик, побывавший в тюрьмах и на каторге, Николай Семёнович Клёстов, более известный как Ангарский (это была его партийная кличка). Высокий, худощавый, с острой мефистофельской бородкой, он весьма благожелательно относился к молодым литературным талантам. Булгаковская повесть произвела на него самое благоприятное впечатление.
19 октября Михаил Афанасьевич записал в дневнике:
«Жду ответа из „Недр“ насчёт „Дьяволиады“…»
А через несколько строк вкратце охарактеризовал свою тогдашнюю жизнь:
«В общем, хватает на еду и мелочи, а одеться не во что…
Итак, будем надеяться на Бога и жить. Это единственный и лучший способ».
Иными словами, Булгаков собирался жить, надеясь на Бога, а сражаться со всем, что этой жизни мешает, намеревался с помощью дьявола, то бишь «Дьяволиады». Любопытное признание.
26 октября – очередная запись:
«Сегодня… по дороге из „Г[удка]“ заходил в „Недра“ к П.Н. Зайцеву. Повесть моя „Дьяволиада „принята, но не дают больше, чем 50 руб. за лист. И денег не будет раньше следующей недели. Повесть дурацкая, ни к чёрту не годная. Но Вересаеву (он один из редакторов „Недр“) очень понравилась».
Чем же «не удовлетворяло» Булгакова его «дурацкое» (хотя и нравившееся многим) повествование о сатанинских порядках в одном из советских учреждений?
Давайте приглядимся к «Дьяволиаде» повнимательнее и попытаемся разобраться, что же представляет собой эта «ни к чёрту не годная» повесть?
Сначала попробуем почесть её кому-нибудь вслух. Вряд ли наши слушатели начнут прерывать чтение гомерическим хохотом. А вот современники Булгакова в один голос заявляли, что когда «Дьяволиаду» читал автор, все вокруг смеялись много и от души.
Может быть, Михаил Афанасьевич как-то по-особому забавно произносил текст и этим веселил публику? Нет, читал он (опять же по высказываниям тех, кому довелось при
Если попытаться пересказать содержание «Дьяволиады», то наша попытка вряд ли увенчается успехом – из-за невероятно запутанного клубка всевозможных несуразностей и нелогичных поворотов сюжета.
Что же получается? Публика 20-х годов от души смеялась над маловразумительным произведением, которое и пересказать-то толком нельзя?
Быть такого не может!
Про «Дьяволиаду» не скажешь, что это откровенная галиматья, абракадабра, типичное «чёрт-те что». В своё время повесть производила на всех впечатление крепко сколоченного произведения с вполне определённым внутренним смыслом. Это в наши дни понять её истинный смысл удаётся, увы, не каждому.
Почему?
Потому, что с годами многие булгаковские шутки устарели, а язвительные намёки потеряли остроту. Для того чтобы вернуть им утраченный блеск, нам придётся вспомнить (на этот раз чуть более основательно), как и чем на шестом году советской власти жила молодая республика Советов.
Жизнь страны
На протяжении почти всего 1923 года, то есть именно тогда, когда Булгаков задумывал и создавал «Дьяволиаду», советские газеты с ликованием трубили о том, что земной шар вот-вот охватит грандиозный пожар мировой революции. Его собирался разжечь, не жалея на то ни времени, ни средств и ни сил, передовой отряд пролетариев планеты – ВКП(б) или Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков).
По планам Кремля революционный огонь сначала должен был заполыхать в самом центре Европы. Поэтому созданный Лениным ещё в 1919 году Коммунистический Интернационал (Коминтерн) наводнил своими агентами всю Германию. Они-то и готовили немецкий пролетариат к вооружённому выходу на баррикады.
А к западным границам СССР были стянуты полки Красной армии, готовые по первому сигналу броситься на помощь германской революции.
В это время внутри самой республики Советов шёл ожесточённый (и, как многим казалось, последний) бой с недобитой контрреволюцией. Его вели люди из ведомства Феликса Дзержинского. Их по привычке продолжали называть чекистами, хотя они уже стали гепеушниками, поскольку ВЧК (Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем) совсем недавно была переименована в ГПУ (Главное Политическое Управление).
За событиями, происходившими в стране и за рубежом, советская общественность следила очень внимательно. Их обсуждали на собраниях, в магазинных очередях, в переполненных трамваях и на коммунальных кухнях. То, что мирная жизнь может в любую минуту прерваться, пугало всех. И потому с такой тревогой из уст в уста передавались слова Троцкого:
«Мы просто солдаты в походе. Мы расположились на отдых только на день».
Воинственному наркому вторил другой большевистский вождь – Пятаков: