Тайна Jardin des Plantes
Шрифт:
Поначалу смущенный, он, однако, быстро увлекся этим необычным «реалити-шоу». Нет ничего более завораживающего, чем повседневная жизнь других людей, особенно когда они думают, что никто их не видит.
К тому же энтузиазм Тринитэ оказался заразителен. Теперь она уже не казалась несчастным брошенным подростком. С того момента, как вспыхнули экраны, она снова обрела уверенность, стала действовать методично и быстро. Словно хозяйка салона, знакомящая новоприбывшего гостя с остальными, специально
— Слева направо: месье Уэрво, мадемуазель Гарнье, Иван и Бернар, Жан и Надя Шовье…
— Подожди-подожди, — перебил девочку Сильвен, у которого голова шла кругом от этого перечисления. — Шовье… Это та самая пара, у которой похитили ребенка?
Но вместо ответа Тринитэ предостерегающе подняла вверх руку, требуя тишины.
— Так… эта запись сделана вчера около шести вечера… я в это время следила за вашей матерью в Ботаническом саду, — прошептала она, словно производя в уме какой-то рассчет.
Жан и Надя сидели в гостиной.
В этот момент к ним вошли три человека в плащах.
— Кто это? — спросил Сильвен.
— Копы, они все еще ведут расследование, — ответила Тринитэ, глядя на полицейских, явно выбитых из колеи последними событиями.
— Вот это комиссар Паразиа, — прибавила она, указывая на самого старшего из троих, который устало оглядывал комнату.
— Вы, конечно, уже знаете, что Протея Маркомира оправдали. Все указывает на то, что его самооговор был очередным рекламным трюком и на самом деле он не имеет к похищению детей никакого отношения.
— Да какое нам дело до этого психа? — нервно произносит Жан, поднимаясь и становясь рядом с Паразиа. — Мы хотим, чтобы нам вернули ребенка!
Явно удивленный тем, что собеседник выше него ростом, комиссар нехотя говорит:
— Не стану скрывать от вас, что в связи с недавними событиями практически вся полиция мобилизована на…
Он не успевает закончить фразу.
Из горла Нади вырывается стон, постепенно переходящий в вопль, от которого у окружающих, вероятно, трещат барабанные перепонки.
Это невыносимо.
Молодая женщина бьется на диване в истерическом припадке. Муж садится рядом с ней, гладит ее, пытается обнять, но она отбивается так, словно его прикосновения обжигают ей кожу.
«ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ! ОСТАВЬТЕ МЕНЯ ВСЕ В ПОКОЕ!»
Крик настолько громкий и пронзительный, что в динамиках слышится треск.
Не зная, что делать, Жан снова подходит к полицейским:
— Думаю, вам лучше уйти…
— Если мы выясним что-то новое, мы вам сообщим, месье Шовье…
Жан машинально кивает:
— Да-да, конечно…
Закрыв за полицейскими дверь, он прислоняется к стене. Его голова конвульсивно подергивается из стороны в сторону.
Губы беззвучно шевелятся, но по ним можно прочитать:
«Я так больше не могу, больше не могу…»
Надя поднимает голову и смотрит прямо в экран:
— Ты здесь, Тринитэ? Ты нас видишь? — И в отчаянии сжимается в комок, обхватив руками колени. — Если ты что-нибудь знаешь — помоги нам!..
Тринитэ и Сильвен долгое время не могли произнести ни слова. Они сидели в полном оцепенении, как будто все вокруг — комната, мониторы, кресла и они сами — застыло, словно бабочки в янтаре.
Обоих до глубины души потрясло горе Нади.
Тринитэ очнулась первой: она резко встала и выключила все мониторы. Потом повернулась к Сильвену:
— За работу!
Все еще наполовину оглушенный, профессор наблюдал за тем, как она распахивает шкаф, вынимает оттуда мольберт и сверток ватмана. Прикрепив к мольберту большой лист плотной бумаги, Тринитэ заговорила:
— Итак, мы должны выяснить, какая связь между похищенными детьми, белыми обезьянами, Обществом любителей карьеров, вашей матерью, Протеем Маркомиром и вашими знаменитыми картинами, — и это главный вопрос!
Она отошла от мольберта, прислонилась к стене и прибавила:
— Правда, о картинах вы до сих пор ничего толком и не рассказали. Точнее, у вас это не получалось…
— Дело в том, что их практически невозможно восстановить в памяти, — сказал Сильвен, чувствуя, как к нему начинают понемногу возвращаться краски и звуки окружающего мира.
— Но я так поняла, вы много раз их видели, еще с детства?
— Да, но их воспринимаешь в основном не зрением… зато все остальные чувства невероятно обостряются.
— Вы хотите сказать: слух, вкус, обоняние, осязание? — спросила Тринитэ недоверчиво.
— Именно.
Сколько раз Сильвен встречал сомневающийся взгляд Габриэллы, сколько раз она говорила ему: «Иногда мне начинает казаться, что этих картин не существует. Что мы их выдумали — просто затем, чтобы спрятаться как можно дальше от остального мира…»
— Извини, — пробормотал Сильвен, растирая ладонями лицо, — но описывать словами эти картины — все равно что пытаться подобрать слова для…
Тринитэ с трудом сдерживалась, чтобы не обрушить на него град вопросов. Она понимала, что он говорит искренне. Надо было продолжать разговор, но без спешки, набравшись терпения.
— Для чего?
— Эти картины живут своей собственной жизнью. То, что на них изображено, — это… неповторимо.
— Ну все же попробуйте это описать. Что на них изображено? Какие-то персонажи? Люди, животные? Исторические личности?