Тайна корабля
Шрифт:
— Что если я попытаюсь немножко подбодрить их обещанием награды? — спросил я.
— Если вы думаете заинтересовать их таким способом, то я ничего не имею против, — ответил он. — К тому же они вами наняты, и вы суперкарг.
Принимая во внимание характер капитана, эти слова можно было считать полным согласием, и соответственно тому команда была вызвана на корму. Никогда еще лоб капитана не хмурился так грозно. Все думали, что обнаружен какой-нибудь проступок и предстоит объявление примерного наказания.
— Слушайте, вы! — буркнул капитан через плечо, продолжая
Он кивнул автору этого рассказа, который повел теперь речь.
— Вот что я предлагаю, — сказал я, — я назначаю сто пятьдесят долларов. Если кто-нибудь найдет это добро по собственному соображению, он получит сто пятьдесят долларов. Если кто-нибудь догадается, где оно запрятано, и правильно укажет место, он получит сто двадцать пять долларов, а остальные двадцать пять достанутся тому, кто найдет сокровище. Мы назовем это Ставкой Пинкертона, капитан, — прибавил я с улыбкой.
— Назовите его лучше Рычагом Великой Комбинации, — воскликнул он. — Слушайте, ребята, я повышу награду до двухсот пятидесяти долларов американской золотой монетой.
— Благодарю вас, капитан Нэрс, — сказал я, — вы хорошо поступили.
— С хорошими намерениями, — возразил он.
Предложение было сделано не напрасно; как только люди оценили величину награды и загудели, возбужденные удивлением и надеждой, как выступил китаец-повар с изящными поклонами и заискивающей улыбкой.
— Капитан, — сказал он, — моя служила Меликанском флоте два года; служила шесть лет пароходный буфетчик. Знала все.
— Ого! — воскликнул Нэрс. — Знала все, в самом деле. Плут, наверное, подглядел эту штуку на пароходе. Что ж ты раньше не знала все, сынок?
— Моя думала, не будет ли награда, — отвечал кок, улыбаясь с достоинством.
— Откровенно сказано, — заметил капитан, — а теперь, когда награда назначена, ты и заговорил. Ну, говори же. Если укажешь верно, награда твоя. Валяй!
— Моя долго думала, — отвечал китаец. — Видела много маленьких циновки лиса; очень слишком много маленьких циновки лиса; шестьдесят тонна маленьких циновка лиса. Моя думала все время, может быть, много опиум в много маленьких циновки лиса.
— Ну, мистер Додд, что вы на это скажете? — спросил капитан. — Может быть, он прав, может быть, не прав. Похоже на то, что прав, так как в противном случае где же это снадобье? С другой стороны, если он неправ, то мы погубим даром полтораста тонн хорошего риса. Вот пункт, который нужно обсудить.
— По-моему, тут нечего и думать, — сказал я. — Надо искать до конца. Рис ничего не значит, рис нас невыручит и не разорит.
— Я ожидал, что вы так взглянете на дело, — отвечал Нэрс.
Мы уселись в шлюпку и отправились на новые поиски.
Трюм теперь почти опустел; циновки были вынесены на палубу и загромождали шкафут и бак. Нам предстояло вскрыть и исследовать шесть тысяч циновок и погубить полтораста тонн ценного продукта. Внешний вид работы этого дня был не менее странен, чем ее сущность. Каждый из нас, вооруженный большим ножом, атаковал груду циновок, вспарывал ближайшую, запускал в нее руку и высыпал на палубу рис, который нагромождался кучей, рассыпался, хрустел под ногами и в конце концов стекал по шпигатам. Над бригом, превратившимся таким образом в переполненный закром, мириады морских птиц сновали с удивительной дерзостью. Зрелище такого обильного корма взбудоражило их; они оглушали нас своими визгливыми голосами, носились среди нас, бились нам в лицо и клевали зерно из рук. Матросы с окровавленными от этих нападений лицами бешено оборонялись, рубили птиц ножами и снова рылись в рисе, не обращая внимания на крикливых тварей, которые бились и умирали у них под ногами. Мы представляли странную картину: реющие птицы, тела убитых птиц, окрашивающие рис своей кровью; шпигаты, извергавшие зерно; люди, увлеченные погоней за богатством, работающие и убивающие с громкими криками; а надо всем этим паутина снастей и лучезарное небо Тихого океана. Каждый матрос работал из-за пятидесяти долларов, а я из-за пятидесяти тысяч.
Около десяти часов утра эта сцена была прервана. Нэрс, только что вскрывший новый мешок, высыпал к своим ногам вместе с рисом обернутую бумагой жестянку.
— Вот оно! — гаркнул он.
Все матросы отвечали криком. В следующий момент, забывая в этом заразительном чувстве успеха о собственном разочаровании, они троекратно гаркнули ура, распугав птиц, а затем столпились вокруг капитана и запустили руки в только что вскрытую циновку. Жестянка за жестянкой стали являться на свет Божий, всего шесть, завернутые в бумагу с китайскими буквами.
Нэрс повернулся ко мне и пожал мне руку.
— Я начинал думать, что мы никогда не дождемся этого дня, — сказал он. — Поздравляю вас, мистер Додд.
Тон капитана глубоко тронул меня, и когда Джонсон и остальные в свою очередь столпились вокруг меня с поздравлениями, слезы навернулись мне на глаза.
— В этих коробках по пяти таэлей, — более двух фунтов, — сказал Нэрс, взвешивая их в руке. — Скажем, двести пятьдесят долларов на циновку. За дело, ребята! Мы еще до вечера сделаем мистера Додда миллионером.
Странно было видеть, с каким бешенством мы набросились на циновки. Матросам нечего больше было ждать; простая мысль о громадных суммах внушала им бескорыстное рвение. Циновки вскрывались и опорожнялись, мы стояли по колено в рисе, пот струился по нашим лицам и слепил нам глаза, руки невыносимо болели, но пыл наш не остывал. Наступил обед; мы слишком устали, чтобы есть, слишком охрипли, чтобы разговаривать, и тем не менее, кое-как покончив с обедом, были уже на ногах и снова принялись за рис. До наступления темноты не осталось ни одной неисследованной циновки, и мы оказались лицом к лицу с поразительным результатом.