Тайна королевы
Шрифт:
И он протянул руку, чтобы помочь ей сойти с лошади.
– И не думаю даже, – резко ответила ему Анна к большому удивлению Румнея и его людей, не спускавших с нее глаз.
Зная прекрасно, что тяжелый экипаж страшно замедлит движение и этим значительно сократит расстояние между ним и преследователями, Гель решил не терять больше ни минуты: он осторожно высвободил ногу Анны из стремени и обхватил ее за талию, а затем, легко приподняв на седле и высвободив из ее рук поводья, бережно снял ее с лошади. Она больше не выказывала ни малейшего сопротивления, и ей в голову не пришло царапать или бить того, кто овладел ею, для этого она была слишком горда, но если бы Гель вовремя не отнял у нее кинжал, она не задумалась бы нанести ему удар, чтобы только высвободиться из его рук. Но зато теперь ему предстояла более трудная задача. Он положительно не знал, как посадить ее в экипаж, так как она лежала, неподвижно вытянувшись, у него на руках, и он не мог силой согнуть ее, чтобы сунуть в отверстие, служившее одновременно и дверью и окном в экипаже. Он велел подать скамеечку, стоявшую внутри колымаги, и поставил ее перед экипажем и на нее поставил затем Анну, но так как она продолжала стоять неподвижно, твердо решившись не помогать ему ни единым движением, и к тому же он заметил на лицах окружающих его людей насмешливые улыбки, он наконец вышел из себя и, не заботясь больше о ее чувствах, быстро обнял ее за талию, перевернул и в горизонтальном положении всунул в экипаж, а затем велел туда всунуть таким же образом и Френсиса, что и было исполнено.
Его собственную лошадь подвели ему также к самому экипажу; он сел на нее с твердым намерением всё время ехать рядом с колымагой, Антонию он велел ехать сейчас же вслед за собою, а Кит Боттль должен был ехать впереди каравана. Румнею он предоставил ехать, где тому будет угодно, и был в полной уверенности, что он, конечно, не преминет поехать со своим старым приятелем, но в этом он ошибся: Румней предпочел почему-то ехать за экипажем… Это обстоятельство удивило и несколько обеспокоило Геля. Его беспокойство еще усилилось, когда во время поездки к нему вдруг подъехал Антоний и прошептал:
– Вы заметили, как этот разбойник взглянул на эту даму? Его взгляд мне очень не понравился.
– Мне тоже, – тихо ответил Гель и глубоко задумался.
XIV. Как паж ходил во сне
Гель Мерриот потерял почти целых два часа с инцидентом в Клоуне, и затем еще очень много времени пошло на то, чтобы запрячь лошадей в экипаж и довезти его до того места, где он ждал его потом с Анной, так что, когда наконец они тронулись дальше в путь, было уже два часа пополудни.
Гель, продолжая ехать рядом с колымагой, все время думал о Барнете и рассчитывал в уме, как близко от него он должен находиться в настоящее время. Нельзя было сомневаться в том, что расстояние между ними должно было теперь все время уменьшаться, так как, несмотря на то, что лошади Барнета и его людей должны были уже сильно утомиться, они все же подвигались наверное гораздо скорее, чем тяжелый рыдван, запряженный тоже не совсем свежими лошадьми. Кроме того, Барнету раньше приходилось останавливаться, по всей вероятности, очень часто, чтобы наводить справки о тех, кого он преследовал, теперь же общество, в котором путешествовал Гель, было настолько велико и так привлекало общее внимание, что не было никакого труда выследить направление, в котором оно двигалось.
Гель рассчитывал только на то обстоятельство, что Барнет, узнав о силах своего противника, наверное, остановится немного отдохнуть, чтобы дать отдых сбоим людям и лошадям, а, во-вторых, наверное, займется приисканием себе надежного эскорта из местных крестьян, чтобы сразиться затем со своим противником.
Стараясь ободрить себя радужными надеждами, хотя и не упуская из виду предстоящей опасности, Гель все время ехал рядом с экипажем; в особенно грязных местах, где колеса уходили в грязь по ступицу, он приказывал всем слезать с лошадей и помогать тащить рыдван, чем, конечно, большинство разбойников, не привыкших к подобной работе, оставались очень недовольны, и только повелительный взгляд Румнея сдерживал их негодование, он же в свою очередь повиновался Гелю, так как тот умел своим вежливым и предупредительным тоном действовать на его самолюбие и таким образом подчинять его себе. Так они ехали долго и медленно, пока наконец Гель не решился остановиться около одной таверны, чтобы подкрепить лошадей и людей водой и пивом. Сам он оставался неподвижно у дверей экипажа на случай, если бы Анна вздумала вдруг позвать неожиданно себе на помощь.
Но Анна и ее паж, проведшие бессонную ночь, теперь так устали, что сидели молча, не помышляя ни о каком сопротивлении. Они сидели, или, вернее, полулежали в своем экипаже, не обращая внимания на то, что происходило вокруг них, но когда Гель велел подать им в окно пищу, заказанную в небольшой встречной таверне, они не отказались от нее, и, все так же молча, съели все, что им было подано. Дверцы экипажа оставались все время открытыми, и только, когда проезжали большой сравнительно город Ротергам, Гель счел необходимым закрыть их наглухо.
Так ехали они долго, до самой ночи, и когда совершенно стемнело, остановились у маленькой гостиницы в шести милях на север от Ротергама, Хозяин этой гостиницы принял их сначала очень неласково и даже собирался отказать им в ночлеге, но когда он увидел Румнея, лицо его сразу прояснилось, и он стал очень радушен и предупредителен; по-видимому, он состоял в большой дружбе с атаманом этой разбойничьей шайки и, вероятно, нередко делил с ним барыши. С большою готовностью он исполнил все требования Геля, накормил всех людей, отвел им для ночлега несколько небольших хозяйственных пристроек и зажег везде во дворе костры, чтобы они могли греться около них. Гель приказал отвезти рыдван во двор, велел вложить в него матрац и покрывала, сообщил Анне, что ей придется переночевать в нем, а Френсису приказал принести себе соломы и расположиться на ней недалеко от того места, где он решил провести сам ночь, т. е. у дверей экипажа, где спала Анна. Антоний, получивший свежую лошадь, должен был, как всегда, выехать на большую дорогу, чтобы караулить, не едет ли Барнет. Боттль, дежуривший в предыдущую ночь, должен был спать в сарае, куда отправился также и Румней. Устроив всех на местах, Гель отдал строгий приказ собираться всем вместе по первому его знаку, в случае тревоги, и поэтому спать всем не раздеваясь. Лошади были отведены в конюшню, но не совсем расседланы, чтобы на случай тревоги их можно было поскорее употребить опять в дело.
Гель сам принес Анне ее ужин и следил за тем, как она его ела; она ни от чего не отказывалась, ела и пила, не говоря ни слова, но по лицу ее он видел, что она вовсе еще не отказалась от мысли выдать его в конце концов властям; она, по-видимому, только решила отдохнуть и собраться хорошенько с мыслями, чтобы потом с новыми силами приступить к исполнению какого-нибудь плана, который рано или поздно должен был возникнуть в ее изобретательной головке.
Когда все поужинали, сон мало-помалу овладел и Гелем, и он проспал вплоть до трех часов ночи; тогда он наконец проснулся и быстро стал поднимать на ноги весь свой караван, и несколько времени спустя все двинулись опять вперед. Рано утром на третий день своего бегства из Флитвуда Гель, таким образом, очутился в городе Барнеслей, но пока проезжали этот город, он все время ехал около окна кареты и далее задернул его занавеской, чтобы помешать Анне высунуться из него.
Когда они очутились опять в открытом поле, Анна уселась в своем экипаже так, чтобы видеть, что происходит позади его, т. е. спиной к лошадям. Всякий, кто ехал позади экипажа, немного левее его, мог свободно видеть ее, и этой привилегией первое время пользовался Антоний Ундергиль.
Пять миль южнее Барнеслея Мерриот сделал опять остановку, чтобы позавтракать, и, как и прежде, пленникам принесли поесть. Румней воспользовался этим обстоятельством и заглянул в окно экипажа.
Наконец, когда в девять часов утра опять тронулись в путь, Румней, не говоря ни слова, поехал позади рыдвана, оттеснив Антония, который собирался, как и прежде, занять свое место.
– Простите, сударь, – сказал он довольно вежливо, – но ведь до сих пор я здесь ехал.
– Пустяки! – возразил нахально Румней. – Мне что за дело до того, где вы ехали до сих пор?
– Я должен ехать там, где мне приказано, – ответил все так же спокойно Антоний, собираясь опять-таки занять свое прежнее место.
– А я желаю ехать там, где еду теперь, – сказал Румней упрямо, не подаваясь ни шагу назад.
Антоний сердито нахмурился и вопросительно взглянул на Мерриота, ехавшего впереди и обернувшегося назад, чтобы посмотреть, в чем дело. Гель сразу заметил, что Румней глядит на него свирепо и готов каждую минуту затеять ссору. Сознавая, что в данную минуту это очень невыгодно для него, Гель решил придать всему вид шутки и сказал Антонию: