Тайна Крикли-холла
Шрифт:
Большинство эвакуированных собирались Лондонским городским Советом по школам, сиротским домам и прочим заведениям Южного Лондона. Их грузили в экипажи (или шарабаны, как тогда говорили, с легкой улыбкой вспомнил Маврикий) либо автобусы, доставляя на вокзал в Паддингтоне, но часть ребят забрали прямо у огорченных и недовольных матерей. Сотни детей скопились в огромном вестибюле вокзала, и у каждого была карточка с именем и фамилией, приколотая к воротнику или прицепленная к пуговице пальто, сумка с противогазом, висевшая на шее, и немного вещей в картонном чемодане или в коричневых бумажных пакетах, связанных вместе бечевкой. Чиновники Министерства здравоохранения и Совета по образованию, ответственные за массовую эвакуацию, с трудом справлялись с шумной подвижной толпой.
Маврикий стоял рядом с девятью другими детьми из того же самого приюта, ожидая отправки. Ни один из них не плакал, потому что у них не было семей,
Путь был долгим, но наконец одиннадцать сирот вместе со взрослыми сопровождающими вышли из поезда в городке, о котором ни один из них никогда не слышал, — где-то в Северном Девоне, а от маленькой провинциальной станции автобус повез их в дом неподалеку от деревни Холлоу-Бэй — этот дом назывался Крикли-холлом, и там детей приветливо встретили их новые опекуны Августус Теофилус Криббен и его сестра Магда.
Криббен просто разъярился, обнаружив, что к группе добавили польского беженца, а Магда сразу проявила к малышу откровенную враждебность. Они не ожидали увидеть здесь этого ребенка. Чиновник, сопровождавший детей от самого Лондона, объяснил, что маленького поляка включили в группу в последний момент перед отъездом. Родители Стефана погибли, когда пытались бежать из Польши вместе с сыном, и его привезли в Англию чужие люди. Мальчик очень застенчив и почти не говорит по-английски.
Криббен очень внимательно изучил сопроводительные документы, подтверждавшие статус Стефана, прежде чем весьма неохотно согласился принять мальчика под свою опеку. Из вещей у Стефана имелась только старая сломанная расческа. Августус столь энергично выражал свое недовольство ситуацией, что временный опекун детей был рад, когда формальности наконец завершились и он смог уехать.
В самый первый день и начался суровый режим, несмотря на то что детям пришлось проделать долгое путешествие. Им немедленно приказали искупаться в единственной ванной комнате дома, по двое за раз. Чуть теплую воду меняли всего дважды за все время купания, и Магда наблюдала за процедурой, усевшись на стул напротив ванной комнаты, дверь в которую оставалась открытой, и отдавала приказы, когда считала это необходимым Даже Маврикию, который был заметно крупнее прочих детей и старше других мальчиков, пришлось разделить ванну с другим воспитанником и старшей из девочек, Сьюзан Трейнер, а ей ведь уже исполнилось одиннадцать…
После общего купания наступил час проверки на вшивость, в буквальном смысле этого слова. Магда проводила исследование при помощи металлической расчески. Потом всех детей коротко подстригли. Мальчикам надевали на головы миску для пудинга, и по ее краю Магда, орудуя парикмахерскими ножницами, обрезала волосы так, что и шея, и лоб оказались у каждого открытыми, и уши тоже. Мальчики выглядели ужасно глупо, да и девочки ненамного лучше: им оставили чуть больше волос, так, чтобы прикрыть уши. Когда сирот отправляли из Лондона, каждого из них снабдили зубной щеткой, запасным комплектом нижнего белья и выдали пару черных парусиновых туфель на резиновой подошве. Эти туфли им тут же запретили носить в доме (то есть практически всегда, поскольку выходили они только по утрам в воскресенье, чтобы посетить местную церковь), чтобы не поцарапать пол и лестницы, а также не шуметь понапрасну.
После скудного ужина, состоявшего из маленькой порции изюма с миндалем и вареной картошки, детей отправили в спальню, устроенную на чердаке дома, там поставили железные кровати. Дети, раздеваясь перед сном, не испытывали желания поболтать, как обычно. Когда они жили в сиротском приюте, Сьюзан обычно рассказывала малышам сказки перед сном. Но не в Крикли-холле: детям было приказано немедленно заснуть, как только Магда выключит свет.
Это оказалась суровая парочка, Криббен и его сестра Магда, и они с самого начала отчетливо дали детям понять, что не намерены терпеть ни возражений, ни непослушания со стороны воспитанников. Как это было страшно, когда Криббен уже на следующее утро пустил в ход свою бамбуковую плеть, из-за того, что Евгений Смит, девяти лет от роду, опоздал на собрание в холле. Дети должны были теперь ровно в половине седьмого выстраиваться в холле в два ряда, умытые и одетые. Завтрак начинался после общей молитвы в большой гостиной, которую использовали также и как классную комнату. Евгений появился только тогда, когда все остальные уже расселись за двумя длинными дощатыми столами (во время уроков эти столы становились партами), и Криббен мгновенно впал в ярость. Малыша заставили наклониться на глазах у всех, и Криббен сильно ударил его бамбуковой палкой шесть раз подряд.
«Ш-ш-ш-шлеп!» Маврикию никогда не забыть этот звук. Никогда не забудет он и того, как Евгений закричал от боли. «Ш-ш-шлеп!» Шесть раз. К концу наказания Евгений уже не кричал, а лишь захлебывался слезами.
Сам вид Криббена и Магды пугал детей — нет, они вызывали у детей ужас, — и Маврикий понял, что должен как-то снискать расположение опекунов, и чем скорее, тем лучше. А он ведь был не просто крупным для своего возраста, высоким и костистым, он и соображал лучше, чем другие дети, и был безусловно хитрее всех. Ему совсем не хотелось, чтобы та бамбуковая плеть оставляла красные полосы на его собственной заднице, и он твердо решил предпринять что-нибудь ради избежания наказаний.
И так уж ему повезло, что шанс завоевать благосклонность Криббенов подвернулся уже на следующий день.
Родители и крошечный братик двух из эвакуированных детей, Бренды и Джеральда Проссер, погибли одновременно во время немецкого налета, когда бомба упала прямо на дом (их отец к этому времени вернулся, хотя еще незадолго до того воевал на материке). Спальня родителей Проссеров, где спал и годовалый малыш, оказалась полностью разрушенной, а спальня Бренды и Джеральда почти не пострадала. Поскольку у детей не нашлось родственников, готовых взять к себе сирот, их отправили в приют. Это случилось почти за три года до приезда их в Крикли-холл, но с тех пор брат и сестра, напуганные смертью родителей и братишки, боялись темноты, боялись, что на них снова может упасть бомба и убить. Поэтому зачастую спали под своими кроватями, иной раз вместе. Избиение Евгения настолько потрясло детей, что на вторую ночь в Крикли-холле Бренда взяла одеяла со своей кровати и кровати Джеральда (простыней у них не было) и положила их на пол под своей кроватью. Там брат с сестрой и спали, прижавшись друг к другу. Маврикий, бывший настоящей гадюкой, наутро донес на них. Проссерам в качестве наказания было назначено шесть ударов плетью по ладоням, по шесть ударов каждому… Джеральд не мог кричать уже после третьего удара, он лишь скулил, и из его глаз текли слезы. Магде пришлось поддержать его и насильно выпрямить его руку, чтобы Криббен закончил начатое. У обоих детей после этого остались на ладонях яркие красные полосы, а Криббен записал все в большой черный журнал, который начал вести с приездом детей.
Так оно и пошло дальше: Маврикий не просто доносил, он безудержно врал про других сирот, лишь бы самому не оказаться в роли наказуемого, — и скоро начал получать за свое предательство небольшие награды. Порядок в Крикли-холле был жестким, неизменным, а правил поведения в доме слишком много, чтобы Маврикий мог их вспомнить теперь, но за нарушение полагалось жестокое наказание… Иногда детей бил Криббен своей плетью, а иногда — Магда, ремнем (она постоянно носила на талии широкий кожаный пояс, который могла в любую минуту опустить на руки или ноги нарушителей порядка). Еще детей периодически на целый день лишали еды или заставляли молча стоять в углу по шесть часов или больше. Куклы и разные игры не позволялись, хотя Маврикий знал, в доме полно всякой всячины — он сам помогал Магде переносить коробки, присланные благотворителями, и все это заперли в кладовой на чердаке, рядом с детской спальней. Однако по субботним утрам детям разрешалось качаться на качелях, которые соорудил для них молодой садовник — перед домом, где посреди лужайки росло большое дерево. Но детей выпускали из дома только по двое, да и то ради того, чтобы прохожие могли видеть сирот и думать, что дети веселятся, как и положено детям. А в особенности Криббены старались произвести впечатление на викария церкви Святого Марка, находившейся ниже по склону. Преподобный Россбриджер с удовольствием заглядывал время от времени к Криббенам на чай с бисквитами. Однако очень скоро невинная забава с качелями превратилась в новую форму наказания.
Маврикий быстро стал любимым воспитанником Магды и преданным слугой самого Августуса Криббена Другие дети ненавидели его за это (точно так же, как ненавидели его в Лондоне, в сиротском доме), потому что знали: он шпионит за ними, доносит Криббенам о малейшем нарушении правил, и именно из-за него отношение опекунов становится все хуже и хуже. Тяжелее всех пришлось Сьюзан Трейнер, потому что она в особенности не нравилась Маврикию — девочка была слишком уж дерзкой и постоянно защищала маленьких, особенно того поляка. Криббен и Магда вечно цеплялись к Стефану Розенбауму; то, что этот Стефан почти не понимал английского, для них ничего не значило.