Тайна найденного письма
Шрифт:
– Вот возьму и убегу, здесь с вами от скуки умрёшь, – со вздохом сказала Зайцева.
Со двора донёсся жалобный собачий вой.
– Ой, страшно как! – вполголоса произнесла Рита.
– Да не бойся ты! Это Альма воет. У неё весной щенят потопили, она теперь постоянно по ночам воет, страдает собака, – пояснила причину собачьего воя Зайцева.
– Да не от этого она воет! Просто сегодня полнолуние, а в этот период у многих людей и животных активизируется энергия. У нашей Альмы так происходит выплеск энергии, – объяснила Серёгина.
– Много ты знаешь! Начиталась разных книжек. Вот, если бы
– Ну и глупости ты говоришь! Кто это у меня отобрал бы детей? Только попробовал бы! Точно без головы бы остался, – заверила Серегина.
– Как будто так не бывает? Мы брошены родителями на произвол судьбы. Животные не бросают детей, у них нет таких пороков. Ничего удивительного в том, что Альма воет. Она не в силах пережить горе. У неё люди отняли и утопили новорожденных щенят. Я думаю, что это жестоко, но зато, по крайней мере, по честному. Если щенки никому не нужны, зачем им оставаться жить? Так как поступают с детьми некоторые родители, сначала родят, а потом бросят их, это бесчеловечно и жестоко, – высказалась Зайцева.
– Но я никогда так не сделаю! – решительным тоном сказала девочка, сидящая за столом. – Мои дети всегда будут жить со мной.
– Что ты, Ивлева, знаешь о жизни? Это сейчас тебе так кажется. Во взрослой жизни знаешь, сколько проблем? Моя мама никогда бы меня не оставила, если бы у неё всё было прекрасно, - возразила Капустина.
– Твоя мама преступница, аферистка, – вмешалась в разговор девочка, сидящая на соседней кровати. – Она обманывала людей, брала у них деньги, а потом исчезала. Её поймали, и теперь она сидит в тюрьме.
– Откуда ты знаешь, Морозова? – с возмущением воскликнула Капустина. – Никого она не обманывала. Просто не смогла вернуть деньги, потому что их у неё украли.
– Ну, да, так все говорят, – ироничным тоном произнесла Морозова.
– А твоя мама пьяница и воровка, – запальчиво возразила Капустина.
– Это неправда, моя мама умерла, – с горячностью воскликнула Морозова.
– Ну да, умерла! От водки, – произнесла с ехидством Капустина.
Она ещё что-то хотела добавить, но не успела. Морозова внезапно подскочила с места и набросилась на Капустину с кулаками. Они сцепились в один клубок и безжалостно мутузили друг друга. Никто из присутствующих не пытался вмешиваться в потасовку. Морозова была покрупнее Капустиной и, воздав сполна обидчице, успокоилась.
– Попробуй, ещё раз скажи так, – угрожающим тоном сказала она. – Тогда не так получишь.
Соседка копуши Осиповой, Любаша, села на постель и тихо застонала.
– Ты, что, Любаша? Тебе плохо? – с участием в голосе спросила Осипова.
– У меня живот разболелся, а гигиенических пакетов нет. Нужно было днём взять, а я не догадалась сходить и попросить у медсестры. Не знаю, что делать. Придётся до утра терпеть, – шепотом ответила Любаша.
– Зачем терпеть до утра? Возьми мои. У меня целая куча скопилась. И таблетка анальгина есть. Я её брала в медицинском кабинете, правда это было три месяца назад, но я думаю, что она не испортилась, – копуша полезла в тумбочку и вытащила целлофановый пакет, до отказа заполненный гигиеническими салфетками. – Вот, бери, – протянула она пакет соседке.
– Здорово! Спасибо, Катя. А ты как? Вдруг тебе понадобятся?
– Мне они не нужны.
– Как не нужны?
– Да так, у меня месячных уже три месяца нет, – доверительно, вполголоса, сказала Осипова.
– Почему? Ты что, Катерина, с ума сошла?
– Не сошла я с ума, успокойся. Говорю, бери, мне они не нужны. Катерина быстро накрылась одеялом с головой и отвернулась к стенке. Любаша замерла, держа в руках целлофановый пакет, так великодушно предложенный Осиповой. Из-под одеяла послышались сдавленные всхлипывания. Она пересела на край кровати соседки и погладила её по спине.
– Катя, ты что плачешь? Не плачь, слышишь, не надо! – Любаша наклонилась над Катей и стала шёпотом успокаивать.
Никто из девочек не обращал на них внимания. Воспитанницы приюта, узнав, что Алла Фёдоровна уехала на машине и вернётся только под утро, осмелели и разговаривали между собой в полный голос. От этого в комнате стоял шум и гам.
– Подвинься, я лягу с тобой, – сказала Любаша и тут же забралась под одеяло к Кате.
Она обняла её и стала гладить по голове.
– Тебя кто-нибудь обидел? Скажи, сразу легче станет. Я никому не расскажу.
Вместо ответа были слышны всхлипывания и сморкание.
– Хорошо, успокойся, я сейчас приду. Мне самой скоро плохо будет, – сказала Любаша.
Она встала, надела халат, взяла с собой целлофановый пакет и вышла. Когда вернулась, Катя уже не плакала, она сидела и вытирала носовым платком нос.
– Пацаны с ума сошли! Носятся по коридору, меня чуть с ног не сбили! – сообщила Любаша и села на кровать.
Она хотела что-то спросить у Кати, но в этот момент в комнату раскрылась дверь и на ближайшую кровать полетела мяукающая кошка. Поднялся визг, писк, злобное шипение и мяуканье испуганного животного. Все девочки, любовавшиеся луной, бросились к кровати, на которой угрожающе шипела оскорблённая кошка, и принялись наперебой её жалеть.
– Ой, ты моя кисонька, какая хорошая! – раздавались голоса.
– Не трогайте её, она вас боится, дайте её мне! Кисонька, иди ко мне, я тебя поглажу! Эти идиоты мальчишки! Как они тебя напугали! Ты так дрожишь! – кричала громче всех Зайцева.
Катюша и Любаша сидели друг напротив друга и не принимали участия в решении кошачьей проблемы.
– Хочешь яблоко? – спросила Катя.
– Давай! – согласилась Любаша.
Надкусив сочное яблоко, она поинтересовалась:
А правда, скажи, кто тебя постоянно подкармливает? То у тебя шоколадные конфеты появляются, то яблоки, то мармелад. Раньше не было таких вкусностей.
Казалось, что толстушка Катя уже успокоилась. Она сосредоточенно грызла яблоко, не отвечая на вопрос любознательной соседки.
Та продолжала:
– У тебя кто-то появился, я знаю. Ты три раза после отбоя уходила на всю ночь, я видела. А по воскресеньям ты уже несколько раз на целый день исчезаешь. Куда ты ходишь? С кем проводишь время? Кто этот человек, у тебя с ним что-то было? Может, он обидел тебя? – слово «что-то» Любаша выделила особой интонацией. Она говорила шёпотом, опасаясь, что её могут услышать.