Тайна «Ночного дозора» (Легенда о «Ночном дозоре»)
Шрифт:
Через несколько минут они подходили к мосту. На берегу реки, возле перевернутой лодки, собралось несколько человек.
— А где пан Лойза? — спросил Старыгин мужчину в колоритном костюме лодочника.
— Кто? — переспросил тот.
— Ну, тот пан, который живет в доме с водяной мельницей! Он сказал, что будет здесь, возле Манесова моста.., он — смотритель лодок на Чертовке…
— Не знаю никакого Лойзы, — лодочник пожал плечами. — И в том доме, где мельница, давно никто не живет!
— Странно, он сказал, что будет здесь, что такие
— Пан что-то путает, — хмыкнул лодочник. —Может, пан выпил абсента? От этого бывают и не такие видения! Говорю же — в доме с мельницей никто не живет!
Старыгин отошел, недоуменно морщась и потирая лоб.
— Они говорят, что в том доме вообще никто не живет… — сообщил он Катаржине. — Как же так…
— Вы что — с ума сошли? — прошипела она, оттаскивая его подальше от людей. — Ходите по берегу и орете во все горло, что были в том доме! Неужели не ясно, кто такой Лойза? Убийца! И его никто не видел, так что когда найдут труп, подумают на вас!
— Или на вас, — огрызнулся Старыгин.
— Вы странно себя ведете, — она блеснула глазами.
— По-моему, здесь все странно себя ведут, ответил ей Старыгин, потирая виски. — Мне кажется, что человек, который захотел бы прослыть большим оригиналом, должен вести себя не странно. Это моментально привлекло, бы к нему всеобщее внимание. Впрочем, мы должны поторопиться: боюсь, пан Штольц может нас не дождаться.
— В таком случае поспешим!
Хрупкий мир был восстановлен, и Катаржина взяла его под руку.
Перейдя Манесов мост, спутники снова углубились в улочки Старого Города, где Катаржина чувствовала себя как рыба в воде.
Сейчас, в отличие от раннего утра, здесь толпились бесчисленные туристы — перетекая из лавочки в лавочку, из ресторанчика в ресторанчик, запасаясь сувенирами и впечатлениями, переговариваясь и фотографируясь на фоне знаменитых зданий.
Чванливые тяжеловесные немцы, сухопарые сдержанные англичане, громкоголосые подвижные итальянцы, миниатюрные улыбчивые японцы — казалось, весь мир послал на эти узенькие улочки своих представителей. Часто встречались и русские туристы, ничуть не отличающиеся от американцев и жителей Западной Европы — разве что большей самоуверенностью и показным расточительством.
Старыгину показалось, что эта разноязыкая толпа всосала в себя всю неповторимую тайну Праги, поглотила ее древнее очарование и унесла на тысячах и миллионах фотоснимков и видеокадров. Призраки Старого города в страхе разбежались под натиском самоуверенных пришельцев, попрятались по темным углам и ждут ночи.
Еще немного — и этот город ничем не будет отличаться от других туристических центров. Если сейчас среди этой толпы появится Голем, никто не разбежится в страхе — туристы примут его за еще одну местную достопримечательность и спросят, сколько нужно заплатить, чтобы сфотографироваться рядом с ним…
Оставив слева знакомые уже здания пражского гетто, спутники миновали Староместскую площадь, где уже просто яблоку
Миновав площадь и еще немного пройдя по многолюдным улицам, Катаржина протянула руку:
— Вот уже видна Пороховая башня! Скоро мы придем на место встречи с фотографом.
Действительно, впереди, в узком просвете улицы, показался массивный квадратный силуэт старинной башни, украшенной многочисленными гербами и статуями святых и правителей. В основании башни виднелся проход в Новый Город.
— А вот и та пивница, где вы должны были встретиться. Надеюсь, пан Штольц еще не ушел. По крайней мере, это приятное место для долгого ожидания…
Катаржина толкнула низкую дубовую дверь в массивной каменной стене и пропустила Старыгина вперед.
Мейстер Рембрандт взял на кончик кисти самую малость «жженой кости», смешал с белилами и прищурился. Вот здесь, в этом месте холста поместит он лицо странного заказчика.
Он нанес на холст осторожный точный мазок, немного отступил.
Что за оказия с этим лицом?
Дважды уже приходил заказчик в мастерскую, дважды позировал мейстеру Рембрандту, но все наброски, сделанные углем и свинцовым карандашом, никуда не годились. Рембрандт смотрел на них и горестно вздыхал. Никакого сходства! Больше того, казалось, что на всех набросках изображен разный человек. Лицо заказчика ускользало, словно у него вовсе его не было, или, наоборот, у него было множество лиц и заказчик менял их, как карнавальные маски.
Что за оказия!
Непременно нужно выполнить этот заказ, ведь пятьсот гульденов — это очень большие деньги…
Рембрандт вспомнил о своих долгах и снова вздохнул.
Кто-то из знакомых спросил, почему у всех людей на его картинах такие грустные лица.
— Они не грустные, а озабоченные! — ответил мейстер Рембрандт. — Они озабочены безденежьем!
Он и сам не понимал, как умудрился потратить за несколько лет так много денег — и тех, что заработал за первые, удачные годы в Амстердаме, и тех, что принесла ему Саския. Конечно, он привык платить, не считая — особенно за красивые, редкие вещи, которые приносили ему антиквары. Но ведь он — художник, мастер, и эти редкости нужны ему, чтобы украшать ими свои картины…
Тут он вспомнил, что старый торговец Авраам из еврейского квартала предлагал купить замечательный мраморный бюст. Подлинный антик… Авраам уверяет, что это Гомер. Правда, торговец запросил за него чересчур много, но мрамор того стоит.., можно будет изобразить этот бюст на одной из новых картин…
Рембрандт снова вздохнул и нанес на холст еще один мазок. Да, пожалуй, здесь это будет уместно…
И за дом он по-прежнему очень много должен. Два года уже он не вносил очередных платежей, а проценты-то растут…