Тайна племени голубых гор

Шапошникова Людмила Васильевна

Некоторые ученые склонны думать и утверждать, что тода — одна из групп современного дравидийского населения. Они произвольно отбрасывают и не анализируют те важные отличия, которые существуют между современными дравидами и тода. Впервые такое предположение высказал Опперт[47], а затем английский этнограф У. Риверс. Последний считает, что тода — это группа населения, когда-то покинувшая Северную Кералу и поселившаяся в Нилгири. В качестве доказательств Риверс приводит сходство физического типа тода и представителей каст Кералы — наиров и намбудири. Однако это утверждение, не подкрепленное антропометрическими обмерами, не имеет под собой никаких оснований. Такие же особенности, как элементы матриархата и полиандрия, свойственные и тода и наирам, не могут рассматриваться самостоятельно в качестве определяющих специфических черт, подтверждающих общность этих групп. И матриархат и полиандрия являются общими закономерностями, присущими не только южноиндийским народам, но и многим другим группам населения земного шара. Предположение Риверса, что тода, возможно, мигрирующая группа одного из горных племен Траванкура, серьезно в расчет не

может быть взято. Гипотезы о том, что тода — современные дравиды, придерживаются индийский ученый Д. Н. Дас, американский лингвист М. Б. Эмено, ученые-миссионеры Шмид и Колдуэлл. Основным доказательством их теории служит довольно обоснованное утверждение о том, что современный язык тода принадлежит к дравидийской группе.

Многие исследователи, занимавшиеся проблемой тода, делали одну и ту же ошибку. Они рассматривали тода как совершенно изолированную группу индийского населения, не связанную с этим населением ни в настоящий период, ни в древности. Необычный для современной Южной Индии тип тода и культура этого племени давали пищу для самых фантастических предположений и заставляли искать следы тода в самых неожиданных местах земного шара.

Существовала версия, что тода — потомки греческих солдат, пришедших в Индию с Александром Македонским. Но ни в языке, ни в культуре тода нет ничего, что свидетельствовало бы о связях с греческим населением. Нет никаких исторических данных, которые бы давали возможность для такого предположения. Хог считает, что тода — потомки римских торговцев. Их колонии существовали в Южной Индии в начале нашей эры, а возможно, по его мнению, и раньше. Действительно, в Южной Индии имелись римские торговые фактории, но вряд ли они смогли бы оставить нам в наследство хорошо организованное племя.

Тот же Шмид, который высказал вполне рациональную мысль о современном языке тода, через некоторое время стал утверждать, что тода — одно из древнеиудейских племен, мигрировавших в Индию. Эта мысль пришла ему в голову, когда он сравнил слова "вторник" (на языке тода "ом") и "день" (древнееврейское "ём"). Других доказательств в пользу этой гипотезы не существует.

Сколь бездоказательными и необоснованными ни были бы такие гипотезы, следует признать, что культурные связи между внешним миром и тода существуют. Мы их постараемся проследить. Но, прежде чем заняться этой стороной проблемы, правомерно все-таки поставить вопрос о некоторых элементах общности тода и других групп населения Индии. Эти элементы, по всей видимости, восходят к глубокой древности. Я опускаю здесь вопрос о языке, который будет рассмотрен дальше.

Если существуют внешние резкие отличия между тода и современным дравидийским населением, то все-таки стоит упомянуть, что одна из особенностей строения черепа тода является общей и для других дравидийских народов. Тода — долихоцефалы, или длинноголовые. К этой же категории принадлежат и представители основных народностей Южной Индии.

Культ солнца — важную часть религии тода — можно найти и у некоторых других дравидийских племен, например у кхондов. Более того, ряд фактов свидетельствует, что этот культ был распространен в древности среди дравидийского населения еще до того, как появился культ змеи.

Основа, на которой развивался культ буйволов у тода, очевидно, не представляет собой нового для Индии. Элементы культа крупного рогатого скота присутствуют в индуизме. Обожествление коровы так же характерно для Южной Индии, как и для Северной. Конечно, культ буйволов у тода — нечто качественно отличное, но, должно быть, закономерности, породившие его, были близки по своей сути к особенностям зарождения элементов обожествления коровы.

Бывая часто в различных районах Южной Индии и имея возможность сравнивать, я сделала одно, как мне кажется, небезынтересное наблюдение. В Тамилнаде, как правило, буйволиц доят мужчины. Я ни разу не видела, чтобы этим занималась женщина. Аналогичный обычай, как известно, существует и у тода. Более того, меня удивило еще одно обстоятельство. Сосуды, в которые доят буйволиное молоко, сделанные обычно из металла, очень похожи на длинные узкие бамбуковые сосуды, употребляемые для этой цели тода. Не исключено, что это простое совпадение, но возможно, что здесь есть своя закономерность. Традиция принесения в жертву буйвола по случаю какой-либо церемонии также бытует у некоторых дравидийских или близких к ним племен, таких, как гонды, кхонды и другие.

Все эти аналогии могут быть и случайными, если их не дополнить рядом других фактов. Но тем не менее они заслуживают пристального внимания.

Вышесказанное позволяет сделать вывод, что черт, отличающих тода от современного дравидийского населения, гораздо больше, чем общего в культуре этих этнических групп.

коллекция высокого комиссара брикса

Археологическая экспозиция занимает весь первый этаж Департамента антропологии Мадрасского государственного музея. Под стеклами его витрин лежат каменные топоры, наконечники стрел, изъеденные коррозией древние копья и мечи, извлеченные из земли доисторических погребений, узорчатые кольца и агатовые ожерелья, покрытые зеленью веков бронзовые светильники и предметы, о назначении которых современный историк может только догадываться. Вдоль стен в шкафах стоит древняя глиняная посуда: пузатые приземистые горшки, гладкие с узким горлышком вазы, небольшие плоские тарелочки, кубки и светильники, знаменитая черно-красная керамика мегалитических погребений Юга. Тут же огромные и неуклюжие глиняные погребальные урны. Некоторые из них держатся на трех массивных ногах, конические днища других укреплены на специальных подставках. Тщательно склеенные реставраторами саркофаги громоздятся рядом с витринами и шкафами. Везде таблички: "Каменный век", "Бронзовый век", "Железный век"…

"Доистория" Юга Индии обитает в этих прохладных и просторных залах

музея. Я иду вдоль витрин и шкафов, мимо табличек "Железный век". Я уже устала от однообразия погребальных урн, железных копий и серпов, черно-красных горшков и простейших ваз. И вдруг… Это можно сравнить только с музыкой. Когда в монотонную и приевшуюся мелодию врывается свежая струя новых звуков, наполненных жизнью и непередаваемым своеобразием, — звуков, связанных воедино необычной гармонией. Они сразу же захватывают вас целиком, и все остальное для вас на какое-то время перестает существовать. Нечто подобное испытала и я, когда увидела эти причудливые многоярусные вазы розовато-серого оттенка, когда рассматривала удивительные глиняные фигурки буйволов, тигров, леопардов, оленей, собак, бородатых всадников в остроконечных шапках, женщин с приподнятыми лицами и пристальным взглядом широко открытых глаз. Фигурки были сделаны грубо, я бы даже сказала гротескно, но в них чувствовалась какая-то неотразимая привлекательность, было что-то очень живое в наивной примитивности линий и застывших движений. Неподалеку от них я заметила несколько бронзовых кубков. Они хорошо сохранились. Тщательная отделка поверхностей, тонкий узор лепестков лотоса на темном металле, своеобразная форма поражали и властно приковывали к себе внимание. Между кубками были брошены древние браслеты и ожерелья из корнелиана, наполненные оранжево-золотистым внутренним сиянием. Все это было так непохоже на то, что я видела в музее до сих пор, и так неожиданно, что в первый момент я даже не обратила внимания на поясняющие таблички. Вначале я решила, что произошла ошибка и в экспозицию, столь единую по стилю, попали предметы другой эпохи и другого мира. Я подняла голову, но надпись "Железный век" висела на своем месте. Под ней была табличка, на которой я прочла: "Нилгири. Находки, сделанные в погребениях; предполагаемая дата — первые века до нашей эры".

С тех пор я стала ходить в музей почти каждый день. Я узнала, что в экспозиции находится только часть богатейшей коллекции музея, и с помощью Шармы занялась изучением находок, нашедших себе приют в шкафах и ящиках Департамента антропологии. Потом я выяснила, что погребения, давшие эти удивительные вещи, были раскопаны в стране тода, и с еще большим рвением занялась изучением необычной коллекции.

Первые европейцы, попавшие в Нилгири, обратили внимание на странные сооружения, разбросанные по горам в районе расселения племени тода. Сооружения были трех типов. Циклические стены, сложенные из необработанных камней, высотой не более полутора метров, диаметр сооружения от трех до десяти метров. Затем правильной формы курганы, окруженные рвом или рядом камней, и, наконец, круг, образованный вертикально врытыми в землю камнями, чуть отклоненными во внешнюю сторону. Первый тип сооружений, впоследствии названный "колодцем" за его сходство с деревенскими водоемами, был наиболее многочисленным и распространен почти по всем Голубым горам. Последний же встречался очень редко. При ближайшем рассмотрении сооружения оказались древними мегалитическими погребениями. Но своей необычной формой они резко отличались от аналогичных погребений Южной Индии. Эти погребения впервые были замечены в 1826 году автором "Писем о Нилгири" Джеймсом Хогом. Он писал, что в погребениях были найдены золотые монеты, как он предполагал — римские[48].

Несколько лет спустя, в 1832 году английский исследователь Харкнесс попробовал раскопать ряд таких "колодцев". Харкнессу не была известна научная методика раскопок, и, вскрыв погребения, он извлек оттуда то, что, на его взгляд, представлялось интересным. Он первым увидел причудливые глиняные вазы, крышки которых были украшены грубыми фигурками. Харкнесс сделал предположение, что фигурки были объектом поклонения древних жителей Нилгири. Ни научного, ни детального описания своих находок он сделать не смог. Но его замечания о "колодцах" небезынтересны. "Примитивные по материалу и по конструкции, — писал Харкнесс, — они (погребения.—Л. Ш.) являлись, должно быть, результатом огромного труда, так как большая часть камней могла быть найдена только на значительном расстоянии от места, где в них была надобность. Они (погребения. — Л. Ш.) — результат работы прошлых дней и до сих пор выглядят долговечными, лишь слегка задетыми временем, и смогут еще послужить памятниками для будущих веков"[49].

В сороковых годах прошлого столетия погребения раскапывал капитан английской армии Генри Конгрив, но о нем речь пойдет особо.

Немалая роль в этих раскопках и поисках принадлежит чиновнику колониального аппарата в Индии Джеймсу Бриксу. О нем мне удалось узнать следующее. В 1849 году девятнадцатилетний юноша Брикс прибыл из Англии в Мадрас и поступил в Налоговый департамент. Способного чиновника заметили, и он начал продвигаться по служебной лестнице. В 1861 году он становится личным секретарем губернатора Мадрасского президентства Денисона. Однако нездоровый климат побережья подрывает силы Брикса, и он уезжает в Англию. В Англии ему не повезло. Торговая фирма, на службе у которой он был, разоряется, и Брикс остается без работы и средств к существованию. Он вынужден снова вернуться в Мадрас, на этот раз навсегда. Вскоре после этого его назначают высоким комиссаром Нилгири. В 1871 году мадрасское правительство решает создать в Мадрасе музей по примеру Индийского музея в Калькутте. Английским окружным чиновникам дается указание собрать в своих округах соответствующие коллекции. Джеймс Брикс был, пожалуй, единственным из них, кто решил заняться этим лично. Это стоило ему жизни. Но Брикс не был обычным чиновником. Хорошо образованный и интересующийся историей и этнографией Индии, он сразу обратил внимание на странные погребения Нилгири. Когда пришло правительственное указание, Брикс разработал план раскопок и вместе с женой приступил к их осуществлению. Не завершив своих исследований, он заболел тропической лихорадкой и умер. Книгу Брикса "Отчет о примитивных племенах и памятниках Нилгири" закончила и подготовила к печати его вдова, старшая дочь губернатора Денисона.