Тайна, приносящая смерть
Шрифт:
– Ничего. – Она смотрела на него не так, как прежде, какая-то подавленность, затравленность даже поселилась в ее изумительных глазах. – Просто... Просто ты сказал, что тебя обокрали, и я подумала, что ты... Ну, что ты, может, на меня подумал!
– Да что ты, дурочка! – Степушкин засмеялся, и у него почти вышло казаться веселым.
– Значит, подумал, – безошибочно угадала она. Села с прямой спиной, уложив руки на коленки, и тут же, сверля его переносицу взглядом, потребовала от него правды. – Если станешь
– Вот еще на свою голову... – пробормотал он невнятно. – Да ладно, чего теперь... Короче, вот эта цепочка на твоей шее...
– А что с ней? – Ее рука стремительно взметнулась к ключицам, затеребила кулон.
– Эта вещь из одной коллекции.
– Украденной коллекции? – прошипела она, перебивая.
– Да, из украденной. Ты же знаешь, что я не раз сидел, я же не скрывал.
– Знаю, – кивнула она согласно. – Дальше что?
– Коллекцию я подрезал у одного антиквара старого. Меня взяли, а добра этого я не отдал, схитрил. Сказал, что менты у меня при обыске изъяли и я знать ничего не знаю.
– Умно! – похвалила она не без восхищения. – Попробуй доказать обратное, так ведь?
– Так...
– А зачем себе-то оставил, для какой такой нужды? Чего не продал вовремя?
– Да так, не вышло. Потом хотел тебя задаривать, а... А у меня все выкрали. Только вот и успел, что цепочку тебе подарить. – Степушкин вернулся на свое место за столом, уставился вопросительно на притихшую Ляльку. – Вот и подумал, что странно так... Лежало, лежало добро, никто про него не знал, а как узнал, так и...
– И ты решил, что раз я твою цепочку на шею повесила, то и про все добро твое мне сразу станет известно. Этот вот изумрудный глазок мне нашептал, так? Ну ты и урод! – фыркнула она со злостью и пнула ножку стола. – А с чего вообще весь сыр-бор-то? Почему я?!
– Так это... – Ох, как ему было неловко признаваться ей во всех своих сомнениях, как нехорошо, по-свински, но не умалчивать же теперь, когда колоться начал по полной программе. – Бабу у вас там замочили на пруду.
– Ну, знаю, Машку Углину. И чего?
– Так у нее в руке была зажата маленькая золотая вещица, сказали, что старинная. Вот я и подумал...
– Что Машку эту я убила, а в руке у нее вот этот вот кулон был зажат, так? – быстро сообразила Лялька и глянула на него так, что ему жить расхотелось. – Ну и мудак ты, Жора! Вот чего ты так обрадовался, когда я сегодня зашла! Цепочка-то на шее, ага! Значит, уже я не убийца... А если я не убийца, то убийца как раз тот, кто у тебя коллекцию твою украл. И каким-то образом что-то оттуда оказалось в руке задушенной Машки. Так выходит?
– Выходит, так.
– И кто, по-твоему, украл?
– Я не знаю! Прости меня, Ляля! – покаялся Степушкин, схватил со стола бутылку наливки, влил
– Какие следы?! – помертвела она. – Что за следы?!
– Под окном котельной утром сегодня обнаружил. А окно приоткрыто было ночью. Дождичек пыль смочил, следы и отпечатались, вот...
– Ох, господи! Иди ко мне, Жорик, что же это такое-то, а!
Примирением они занимались в кровати до самого глубокого вечера. Потом вернулись в кухню, вымыли чашки с рюмками, вытерли стол и принялись стряпать простой ужин из жареной молодой картошки, трех жареных карасей, подаренных Степушкину местными пацанами, и салата из пожелтевших огурцов.
– Не нравится мне все это, Жора, – произнесла Лялька, с грохотом устанавливая сковородку с картошкой в центр стола.
Весь вечер она была задумчивой и молчаливой. Почти не реагировала на его слова и поцелуи. И любила его без былой распущенной страсти. Деловито как-то, по-новому совсем. И постель потом убрала, что вообще никогда раньше не делала.
– Ерунда какая-то все это!
– Ты о чем? – не понял он, снимая хрустящую корочку с карасиного хребта. – Про воровство?
– И про него, и про следы эти. Вот кто мог выкрасть твое добро, если оно надежно было спрятано, кто?
– Не знаю.
– Ты же никому не показывал, где его прятал?
– Нет. Я тут... – он замялся, но потом решил быть честным до конца. – На тебя подумал.
– Опять двадцать пять! – оборвала она его со злостью и шмякнула с силой вилкой по столу. – Обсуждали уже, ну! Откуда мне знать, где твой тайник? Ты мне его показывал, что ли?
– Так я цепочку эту вот доставал, когда ты у меня в доме была. Подумал, что подсмотреть могла за мной и...
– Идиот! – презрительно скривила Лялька полный рот. – Я знала, что ли, что ты с постели вскочил для этого? Мало ли, встал и встал, может, в сортир метнулся, может, во двор воздуха глотнуть. Мне пахло, что ли?!
– Ну да, так выходит. А кто тогда? Кто мог видеть-то?
– Никто, думаешь?
– Я ни при ком этого не доставал! Никогда! – сказал он, как отрезал, и принялся высасывать из рыбьих косточек нежную мякоть.
Лялька снова задумалась, потом вдруг встала и принялась метаться по дому. На крыльцо выскочила, да только вымокла и обозлилась там. Потом в котельную сносилась. Потом снова на крыльцо, коридор весь осмотрела, ванную с туалетом.
Он понять не мог, чем она занимается и что пытается найти в замысловатом обойном узоре. Таскал картошку со сковородки, хрустел огурцами и со щемящей грустью думал, что на его предложение стать его женой она так и не ответила.
– Мне все понятно! – вдруг заорала она откуда-то из комнатных глубин. – Иди скорее сюда, Жора!