Тайна реки Медной
Шрифт:
Серебренникова тронула решимость индейца. Неужели ради успеха экспедиции он готов был рисковать жизнью? А может быть, проводник хотел покинуть отряд и остаться у «воронов»? Так или иначе, задерживать его не имело смысла. Если он решил уйти — пусть уходит, это лучше, чем иметь в отряде ненадёжного человека.
Анатолий вернулся через несколько часов и сказал, что старый Инхаглик ждёт русского начальника и готов раскурить с ним трубку. Потом он добавил, что до фактории остался один переход и что «вороны» утверждают, будто река вот-вот остановится. Словно в подтверждение
В селении «воронов» отряд пробыл менее суток. Вождь был очень доволен подарками. Он спрашивал, помогут ли чай, сахар и табак его больному сыну. Чтобы ободрить старика, кто-то из промышленников ответил уверенно:
— Помогут!..
Если бы знал в ту минуту штурман, какие последствия может повлечь одно это слово, он не оставил бы его незамеченным. Но откуда ему было знать, что где-то неподалёку скитался Боб Хайли?..
Воины Инхаглика провожали гостей к байдарам. Уже отчаливая от берега, Серебренников приметил, как загорелись завистью их глаза, когда он поднял со дна байдары своё новое ружьё.
Через сутки в разлогой заснеженной долине на берегу реки путники увидели домик фактории.
Это была одна из тех факторий-одиночек, которые учреждали русские люди на Аляске. Отряд промышленников приходил в отдаленный район, населённый первобытными воинственными племенами, строил бревенчатый домик и двигался дальше, а в домике оставался один человек — управляющий, который должен был выменивать у индейцев меха и вести исследование края. Какая выдержка требовалась от этих людей, ежедневно рисковавших жизнью! Но отважные отшельники жили в факториях-одиночках месяцы и годы.
Неказистое жилище было окружено частоколом, над крышей приветливо вился дымок.
Сойдя с байдары, Серебренников поднялся на пригорок, чтобы пройти к домику. Навстречу ему из-за частокола выбежал на лыжах человек. Он бежал быстро, что-то крича и размахивая руками. В десятке шагов от штурмана он остановился и сиял ушанку.
— Братья!.. Наконец-то!.. Как я считал минуты, родные мои…
Слезы текли по его щекам, по седеющей бороде, но ясные глаза сияли.
— Ты ждал нас? — удивился Серебренников. — Разве ты знал, что мы идём?
— Да ведь у индейцев почта летит, что ветер… Они следили за вами. Вы, может, первые в мире поднялись по заколдованной этой реке.
Серебренников громко засмеялся:
— Теперь-то она, значит, расколдована! Мы расколдуем её до конца…
В тот день в тёплой горнице, пахнущей смолистой сосной, он сказал своим спутникам:
— Останавливаемся на зимовку!..
Бородатый отшельник, управляющий факторией Потапыч ликовал:
— Есть счастье на свете, начальник… Есть счастье! Что мне теперь морозы, метели и вся глухомань, если в моем доме русские люди!
Отряд Руфа Серебренникова прибыл на факторию-одиночку, расположенную на Медной неподалёку от впадения в неё Щечитны, 4 сентября 1847 года.
Странствующий делец Боб Хайли добрался в эти края месяца на три позже. Две недели, которые он прожил в гостях у племени «воронов», выдавая себя за доктора и леча больных противоцинготными
Из последних донесений своих «наблюдателей» Хайли знал, что Тебеньков все ещё подбирал добровольцев для экспедиции. В случае, если бы эта экспедиция русских на Медную состоялась, путь ей должны были преградить индейцы. Боб Хайли не сомневался, что они согласятся на это условие, если получат в награду спирт, оружие и табак.
И вдруг, как снег на голову, это сообщение о том, что русские уже прошли вверх по реке! Почему же индейцы молчали об этом? Просто не придали походу русских значения? Или настолько уже привыкли к русским? Или имелись ещё какие-нибудь причины?
Всю ночь Боб Хайли не смыкал глаз, и ему чудилось, будто не ветер шумит над ветхой крышей, а кто-то шепчется и смеётся за дверью. Утром все эти страхи показались ему глупыми, и он сказал себе ещё раз, что принял единственно правильное решение.
Когда, помывшись и побрившись, Боб Хайли вместе с переводчиками пришёл к Инхаглику, в тёмной, но просторной комнате вождя оказались в сборе все старшие воины племени и шаманы. Никто не посмел бы упрекнуть Инхаглика в болтливости, однако подозрения, высказанные «доктором», показались старому вождю настолько тревожными и важными, что он решил не медля созвать военный совет. С первого взгляда Боб Хайли понял, что здесь ждут именно его. Он поклонился и положил к ногам Инхаглика три небольших свёртка.
— Что можешь ты сказать нам, брат мой? — негромко спросил Инхаглик. — Воины хотят послушать тебя, — от них у меня нет секретов. Скажи, неужели твои подозрения оправдались?
Боб Хайли сделал скорбное лицо и опустил голову.
— Мне очень жаль, что это случилось. Я до сих пор верил в добрые намерения русских…
В комнате стало очень тихо, только в костре, разведённом на камнях, шипели и потрескивали дрова. Двенадцать человек пристально смотрели на «доктора».
— Эти подарки русских нужно немедленно сжечь, — твёрдо произнёс Боб Хайли, и переводчик так же твёрдо повторил его слова.
Старый Инхаглик весь подался вперёд.
— Они… отравлены?
Хайли поморщился и вытер платочком руки.
— Да. И просто удивительно, что твой сын остался жив. Это потому, что я прибыл вовремя. Я дал ему очень дорогое лекарство, которого, к сожалению, у меня больше нет.
Индейцы переглянулись, и один из них, — крепкий, плечистый, с длинным шрамом, протянувшимся от виска до подбородка, спросил недоверчиво:
— Зачем же это русским? Пять дней назад я получил на фактории за горсточку золота много чаю и табаку. Вот, видишь, я курю этот табак?