Тайна рубинового креста
Шрифт:
– А она только сейчас узнала, что тоже когда-то умрет!
Ваня еще немного постоял под окном и заторопился:
– Я ведь на минутку! Мамка послала к плотникам – гроб заказать. Вот здесь все размеры! – показал он сжатый в кулаке листок.
Стас испуганно отшатнулся, а невысокий крепыш Ваня продолжал:
– Представляешь, человек, после того как умирает, вытягивается на десять сантиметров. А некоторые – даже на пятнадцать! Вот бы при жизни так было!..
Забыв про поручение, он принялся рассказывать о предсмертных словах бабы Поли и как она умирала, от чего Стасу вконец стало не по себе. Насколько он рад был приходу друга, настолько теперь хотел, чтобы тот поскорее ушел. И когда Ваня наконец скрылся за поворотом, не вникая в смысл сказанного, – так он обычно приговаривал, освобождаясь от тяжестей – выдохнул:
– Слава Богу!
Выдохнул и… не почувствовал облегчения!
Хуже того, представил Лену и вспомнил, как сам первый раз в жизни узнал о смерти. Не той, что по телевизору, в газетах или когда хоронят на улице, а собственной, неминуемой, вместе с которой, умирая, навсегда исчезает самое дорогое и ценное, что только есть в жизни – родное, собственное «я»…
2
И тогда тихо-тихо, едва слыша самого себя, он спросил…
Это случилось шесть… нет – семь лет назад. Он еще не ходил в школу, и у них тогда жил серый пушистый котенок Марсик.
В тот день мама принесла из магазина несколько мелких рыбешек. Схватив одну, он сразу же кинулся кормить своего любимца. Мама, как назло, велела ему хорошенько закрыть входную дверь. Он так спешил, а та никак не закрывалась! Мешало что-то упругое, мягкое – как выяснилось вскоре… сам Марсик.
Бедный котенок с придушенным хрипом вдруг выскочил из-под двери и, извиваясь, стал биться о пол, словно резиновый мячик.
Они с мамой так и застыли на месте.
Постепенно Марсик успокоился и затих.
– Всё! – вздохнула мама. – Отмучился бедняга…
Он начал горько плакать, жалея котенка.
– Не плачь! – сказала мама.
– Но ведь ему же больно! – сквозь слезы возразил он и услышал:
– Нет, он уже ничего не чувствует, никого не видит и не слышит, он – умер!
Стас вспомнил, как обошел тогда вокруг котенка, не понимая, как это он не видит и не слышит его, и недоуменно спросил:
– Ничего-ничего?
– Да, – подтвердила мама. – Как бы тебе это объяснить… Его больше нет!
– И не будет? – не поверил он.
– Ну да же!
– Никогда-никогда?!
…Потом они сидели вдвоем на балконе.
Папа, как обычно, задерживался в клинике и ничего не знал о случившемся. Небо быстро темнело, обсыпаясь звездами, и начинали летать ночные бабочки. Они подлетали к пахучим маминым петуньям, но, заметив людей, испуганно удалялись. Было очень-очень грустно.
– Мама! – осторожно позвал он. – А бабочки тоже умрут?
– Да! – думая о чем-то своем, рассеянно кивнула мама.
Через двор пролетала вспугнутая кем-то ворона.
– И птицы?
– И птицы!
Залаяла собака.
– И звери?
– Конечно!
– А… люди? – после долгого молчания, тихо спросил он и услышал:
– И люди тоже!
– Все-все? И папа?!
– Да… – печально отозвалась мама.
– И ты?!
– И я.
И тогда тихо-тихо, едва слыша самого себя, он спросил:
– И я?..
– И ты тоже, сынок… Никто не вечен!
– Но я не хочу… не могу… это нечестно! – умоляюще заглянул он в глаза маме.
– Ой, что это я! – вдруг спохватилась она…
Сколько времени прошло, а до сих пор помнится, как мама успокаивала его, уверяя, что врачи, конечно, придумают таблетки, которые позволят им дожить до тех пор, пока ученые найдут способ победить смерть.
– Но – ох уж эта мама! – в глазах у неё было столько грусти, а в голосе – неуверенности, что, как она ни старалась, Стас так и не мог до конца поверить ей, хоть жаждал этого больше всего на свете.
Потом, года через три, у него начались панические, ни с чем не сравнимые приступы страха.
Таясь от родителей, он до боли зажимал уши и метался по комнате, чтобы заглушить, отогнать мысли о будущей смерти, которая неодолимой громадой надвигалась на него.
Затем это само собой притупилось, исчезло и вот, кажется, начиналось опять.
«Все что угодно, только не это!» – не на шутку испугался Стас.
Нужно было скорее уходить из комнаты, чтобы не остаться наедине с самим собой, и он торопливо взялся за ручку двери.
3
– Сережа, зачем ты так?! – ахнула мама
На завтрак была манная каша и пышный, с румяной коркой, омлет.
Мама с папой на повышенных тонах разговаривали о чем-то своем, взрослом.
– Фу-у! – скривился Стас, увидев самые нелюбимые кушанья, которые и в городе вставали ему поперек горла.
Отец молча пододвинул к нему тарелку и, не обращая внимания на сына, продолжал беседу.
Стас покорно съел одну ложку, затем, удивленно взглянув на маму, – вторую, третью… и быстро-быстро опустошил тарелку.
– Вку-усно! – искренно, а не для того, чтобы подлизаться к родителям, похвалил он. – Еще есть?
Теперь уже мама молча, но явно не подчеркивая, что он наказан, положила ему добавки.
«Поругались они, что ли?» – не понял Стас и прислушался.
Оказалось, родители были огорчены тем, что вместо этого дома они могли за бесценок купить дом умершей Пелагеи.
– Па! А эта деревня что – вымирающая? – встрял в беседу Стас.
– С чего это ты взял? – удивился отец.
– Так если в ней по два человека в день умирает, то это же… – Стас зашевелил губами и быстро подсчитал в уме: – К осени здесь никого не останется!