Тайна семи
Шрифт:
Валентайн пронзительно свистнул – прежде я никогда такого свиста не слышал, – подзывая к себе инспектора. Этот полицейский получил строжайший приказ охранять женщину, оказавшуюся в участке, и немедленно принести ей кофе и горячих жареных каштанов. Наш бедный возница уже почти успел окаменеть от холода, когда все мы трое вышли из участка и уселись в его экипаж. Лошади так резко рванули вперед, что мистер Пист стукнулся лбом о дверь, и вот мы помчались к Корлиарс Хук. Для троих в компании с миссис Адамс в карете места было достаточно. Но когда туда влез плотный и могучий Валентайн вместе со своей тяжелой тростью для ходьбы, мистеру Писту пришлось согнуть ноги в коленях,
– За такими снегопадами обычно наступают трескучие морозы, – заметил мой брат, причем на эту мысль, судя по всему, навела его тряска нашего экипажа. – Вот увидите, утром на улицах появятся сани. А теперь расскажите, что произошло.
– Собираемся прищучить парочку похитителей рабов, – ответил я.
– Похитителей рабов, – медленно повторил Валентайн. Мой брат чрезвычайно разборчив в еде и говорит тем же тембром голоса, когда речь заходит о несвежей рыбе. – Ладно. Когда какой-то паразит в облике человека заползает в мою прекрасную страну и начинает учить меня законам своего застойного болота, убеждать, как они прекрасны и справедливы, и что я должен, улыбаясь во весь рот, преклонить перед ними колени, у меня тоже возникает сильнейшее желание прищучить эту тварь. Но почему мы должны гоняться за этими работорговцами в такую ужасную погоду?
– Миссис Адамс… Ты ничего такого в ней не заметил?
– Что она цветная? Ну да, спасибо, я пока что еще не слепой.
– Эти разбойники решили захватить ее семью, чтобы сорвать солидный куш. Но выбраться с Корлиарс Хук пока что не могут, из-за шторма. Один из них вооружен, у него «кольт». Поэтому мне нужен ты.
– Так мы хотим помешать похищению?
– Да, бесстыдному и противозаконному похищению.
Валентайн со свистом втянул сквозь зубы воздух – верный признак того, что он раздосадован. Воротник его темно-синего бархатного пальто был отделан коротким мехом, и он, все еще находясь под воздействием эфира, то и дело проводил по нему костяшками пальцев – точно кошку поглаживал. И жест этот носил нервический характер.
– Что? – спросил я.
– Ничего.
– Ну, нет, так не пойдет. В чем дело?
– Просто благодарен тебе за то, что ты проявил терпение, выждал, пока не кончится моя смена и я не начну накачиваться этой дрянью. Тут есть свои нюансы, тебе этого не понять, но я рад, что ты проявил такое благоразумие.
– Ничего я не проявлял, – рассерженно рявкнул я. – Просто отправился прямо к тебе, и всё.
Валентайн поморщился, а затем вдруг громко и от души расхохотался – вполне характерное для него поведение в таком состоянии.
– Ну вот, это уже больше на тебя похоже, – заметил он. Провел рукой по лицу и словно стер с него болезненное выражение, а затем неловко развернулся на сиденье, чтобы посмотреть мне прямо в лицо. Но не получилось – он лишь задел меня по колену тростью с перламутровым набалдашником. – Послушай меня, молодая восходящая звезда на полицейском небосклоне. Мы не аболиционисты.
Я изумленно уставился на него, лишь теснота, царившая в карете, не позволила разинуть рот. Мистер Пист тоже, видно, пребывал в шоке и недоуменно покосился на моего брата.
– Так ты что, за рабство, что ли? – спросил я.
– Рабство – гнилостный нарыв на лике этой страны, способный рано или поздно разрушить ее до основания и превратить в смердящий серой ад. Скорее рано, чем поздно.
– Так, значит, ты против рабства?
– Любой свободнорожденный американец, у которого есть глаза и уши и еще хотя бы пол-унции мозгов, всегда против рабства. Да, несчастное невежественное насекомое!
– Тогда
– Я сказал, что мы не аболиционисты. Мы демократы.
Я почувствовал, как мистер Пист расслабился и привалился к спинке сиденья. Что же касается меня, я был готов вышвырнуть братца в сугроб.
– Ну, во-первых, никогда не говори от моего лица. Никогда, ясно тебе? – воскликнул я. – Во-вторых, в гробу я видал твою педерастическую партию и всех этих прохвостов-молли, которых ты называешь своими дружками. И, в-третьих, при чем тут вообще эта твоя партия?
– Да при том, что полицейские по большей части подчиняются демократам и разделяют демократические взгляды, – вставил мистер Пист. – Одному Господу ведомо, как ненавидят нас все эти виги [20] , а Американская республиканская партия окончательно выдохлась. Хоть до меня и не сразу дошло, но я понял вас, капитан.
20
Партия вигов – политическая партия Соединенных Штатов (1832–1856). Возникла как оппозиция демократии Эндрю Джексона и Демократической партии на основе коалиции Национальной республиканской партии, антимасонской партии и других более мелких партий антиджексонистов. В частности, виги поддерживали главенство Конгресса над исполнительной властью и продвигали программу модернизации и экономического протекционизма.
Лично я не понял. Но намеревался разобраться. Причем чем скорей, тем лучше, потому как брат поглядывал на меня с надеждой и оптимизмом. Может, я действительно родился с интеллектом сома или камбалы, но он все-таки надеялся на лучшее.
И тут вдруг меня осенило. Все стало ясно, как божий день.
– Ирландцы, – пробормотал я. – Твое большинство, наделенное правом голоса. Каждый ирландец – демократ, и еще ирландцы всегда конкурируют с чернокожими. Прекрасно. Тогда почему бы не обзавестись еще и поддержкой черных избирателей, ну, хотя бы ради разнообразия?
Тут настал мой черед – все уставились на меня с таким видом, точно я превратился в какого-то уродца, выставленного в музее Барнума [21] .
– Ну, вот что, Тимоти Уайлд, я все же постараюсь выбить из тебя дурь, чего бы мне это ни стоило, – воскликнул Валентайн. – Черные не имеют права голоса.
– Нет, имеют, – нахмурился я.
– Тут их права ограничены наличием собственности. Белые имеют право голоса, если они граждане. Черные могут голосовать, если они граждане, владеющие собственностью минимум на двести пятьдесят долларов.
21
Американский музей Барнума был создан знаменитым импресарио и владельцем цирка Финнасом Тейлором Барнумом в 1841 г.; представлял собой кунсткамеру, где были выставлены «русалки с острова Фиджи», бородатые женщины и т. п.
Я откинул голову, уперся затылком в стенку кареты и поморщился от отвращения. Я живу на четырнадцать долларов в неделю – получаю на четыре доллара больше инспектора – лишь потому, что Мэтселл, видимо, считает меня более крутым из двух братьев Уайлд. Но если подсчитать стоимость всего моего добра, то больше сорока пяти долларов вряд ли получится. И то сомнительно. Это включая мою половину от тех пятидесяти долларов серебром, которые мы с Пистом разделили по-братски, и я спрятал то, что не успел потратить у себя в кабинете.